Закатив глаза и скорчив рожу, Вероника отошла к закрывшейся двери. Принялась тихонько стучать и что-то там вполголоса наговаривать. Я отвернулся с болью в сердце. Надо же, сколько внимания этому уроду, который чуть нас не вышвырнул на мороз. А про моего загадочного визитера – хоть бы вопросик лишний задала!

– И что теперь? – спросил я Джеронимо.

Тот в задумчивости смотрел вверх. На потолке таяли зеленые разводы

– Все будет зависеть от того, как поступит Марселино. Если он внемлет голосу разума и преклонит предо мной колени, даст ключи от всех дверей и облобызает кеды, у нас будет большой вероятностный процент выживания. Если же малодушно пустит пулю себе в череп – будет хуже.

Послышался приглушенный одинокий выстрел. Джеронимо, скорбно склонив голову, перекрестился.

– Его можно понять, – прошептал он. – В один день увидеть меня, понять, что дело твоей жизни обречено, да еще и столкнуться лицом к лицу с собственной гомосексуальной природой. Даже подготовленный разум, вроде моего, легко не справился бы с таким потрясением.

– Марселино! – Вероника заколотила в дверь ладонью. – Открой дверь! Поговори со мной, слышишь?

Сколько беспокойства в голосе! Может, тоже застрелиться? Так ведь подонок всё отобрал. Я могу лишь зарезаться, а у меня наверняка при этом рука дрогнет, и… Нет, лучше об этом не думать.

Еще один выстрел привел меня в замешательство. Как и последующие. Что-то около десятка. Потом Марселино, видимо, сменил обойму и стрельба продолжилась.

– Живучий, гад, – комментировал Джеронимо. – Ничего, где-то там рано или поздно встретится мозг. Хотя бы с точки зрения теории вероятностей. Если он, конечно, не долбит в одну и ту же дырку. Это худшее, что может сделать уважающий себя мужчина. Нужно искать новые пути, осваивать новые горизонты. Нет, у меня сердце разрывается… Вероника! Помоги ему!

Выламывать металлическую дверь толщиной полтора дюйма можно было и не пытаться, поэтому Вероника ее попросту пнула. Удар пришелся на паузу между выстрелами и, видимо, достиг ушей Марселино.

Стрельба утихла, дверь распахнулась, и на пороге возник Хранитель базы. Тяжело дыша, он вытянул перед собой руку с наушниками и указал пальцем не то на меня, не то на Джеронимо, не то он в принципе считал нас неким двуглавым чудовищем.

– Вы!!! – заорал он. – Вы привели сюда смерть!

– А ты!!! – Джеронимо скопировал патетическую позу Марселино. – Ты под покровом ночи пытался изнасиловать Николаса! Теперь мне придется спать с ним в обнимку, чтобы уберечь от бездны гомоада! Но я готов зарыть топор войны. Лизни кеды, сдай ключи и принеси пожрать, пока я работаю.

Марселино беззвучно разевал рот, давясь смыслами и пытаясь облечь их в слова, а я чуть сместился вправо и заглянул в помещение, вход в которое он перекрывал своей тушей.

Кажется, там был просторный зал, не меньше этого, круглого. Глаз выцепил силовую скамью, гребной тренажер, беговую дорожку, еще что-то. Спортзал ограничивался барьером высотой примерно по пояс, за ним вдалеке виднелись мишени в виде черных человечков на белом фоне. Вот куда он стрелял. А мы-то надеялись…

– Я – никогда!.. – начал Марселино, но высшие силы не посчитали нужным дать ему исповедаться до конца. Слова оборвались грохочущим гимном Испании.

Мы с Джеронимо закрыли уши руками. Видимо, это и была та самая «побудка», которая играет, когда вздумается. Марселино, что-то быстро и отчаянно говоря, схватился за голову. А рука Вероники коснулась его плеча.

Музыка оборвалась так же внезапно, как грянула. Тишина зазвенела сразу после того как затихло эхо, повторявшее голосом Марселино:

– …у́ка, у́ка, у́ка, у́ка…

В тишине Джеронимо достал блокнот со схемой базы и пометил новое помещение: «Тир. Тренажерный зал». Под вопросом оставались две двери, и Джеронимо, прищурившись, глядел на ближайшую. Марселино заметил его взгляд. Шепотом выругался, швырнул наушниками в тренажерный зал.

– Задержка синтезатора питания – две минуты, – процедил он сквозь зубы. – Надеюсь, успеете захлебнуться слюнями.

***

– Один биг-мак, картошку фри, большой набор суши, три порции салата «Радость», пиццу Пепперони, стейк из мраморной говядины, суп-пюре из шампиньонов, картофельное пюре, четыре жареных окорочка, большую колу… Вы что-то будете? – Джеронимо повернулся к нам. Синтезатор питания тут же торопливо пискнул, уведомляя, что заказ поступил в обработку.

– Ах, поздно, – всплеснул руками Джеронимо. – Простите, поторопился.

В маленькой, рассчитанной на одного, кухне четверым было тесно. Джеронимо занял единственный металлический стул и теперь ёрзал на нем, потирая руки в предвкушении пиршества. Я притаился у дальней стены, Вероника с Марселино стояли в дверях. Вместе.

Синтезатор питания гудел, мигал разноцветными огоньками, но транспортерная лента пока не шевелилась. Я сглотнул слюну…

– Смотри, – Джеронимо вернулся к прерванному разговору с Марселино, – допустим, ты – собака, которая лежит на сене. Сеновал подожгли скинхеды. А ты все лежишь и не даешь никому пожрать.

– Я же сказал, две минуты задержка, – отозвался Марселино.

Джеронимо закрыл лицо руками и трижды преувеличенно громко вздохнул.

– Ладно, другая метафора. Ты – старуха-процентщица, над тобой занес топор лысый зеленый студент, который…

– Он сумасшедший? – Марселино повернулся к Веронике. Та неопределенно пожала плечами. Джеронимо закатил глаза:

– Видит бог, я сильно упрощаю. Три маленьких веселых бельчонка резвились в лесу, но вдруг провалились сквозь землю на базу Судного Дня, где хранился вкусный орешек. Но орешек охранял гнусный тролль, который…

Историю оборвал призывный писк синтезатора. Джеронимо повернулся к транспортерной ленте, и глаза его округлились.

– Нет! Нет, ты не можешь так со мной поступить! Не сейчас, не после всего, что я пережил!

Под изумленным взглядом Марселино он вскочил на стол, схватил с двух сторон синтезатор и, будто в лицо негодяя, заорал в его жерло:

– Desgraciado! Carajo! Estulto panocha!

– Джеронимо! – ахнула Вероника, покраснев до корней волос. Как тебе не стыдно?!

Джеронимо тоже раскраснелся, но не от стыда – от ярости. Повернув голову к сестре, он зашипел:

– Стыдно? Мне? Это не я отираюсь рядом с жалким maricone, не я дарю детям лживые игрушки, и уж определенно не я подсовываю честным людям вместо еды это… Это… Ни-и-иколас…

– Остынет же, – оправдался я, ложкой соскребая остатки овсянки с металлической миски.

Глава 14

Синтезатор делал только овсянку и куриный бульон. Может, делал и еще что-то, но Марселино рассказывать не стал, а сами мы ничего другого не добились. Что ж, не тушеные грибы – и на том спасибо.

Джеронимо ел, закрыв глаза и шепотом матерясь. Мы с Вероникой – молча, стоя по разные стороны Джеронимо. Марселино, сложив руки на груди, прислонился к косяку. Смотрел на Веронику и на Джеронимо по очереди. Меня как будто не существовало.

– А что, – сказал он, когда синтезатор выдал нам по второй порции, – наверху совсем забыли о чести?

– Да, прости, вот, этого должно хватить! – Джеронимо швырнул в Марселино монеткой. Тот не обратил внимания на эту выходку. Он смотрел на Веронику и ждал ответа.

– Не понимаю, о чем ты, – отвернулась она.

– Ты – девушка. Ты выбилась из сил, спасая своих пассажиров. Почему на единственном стуле сидит твой брат? Тебя это устраивает?

Джеронимо поперхнулся и начал кашлять, расплевывая овсянку по столу. Вероника немедленно принялась стучать ему по спине.

– Прекрати меня бить, карга! – подскочил Джеронимо. – И хватит жрать! – Он отобрал у сестры почти пустую миску. – Сходи в зал, побегай, тебе полезно. Maricone тебя проводит.

Вероника, опять покраснев, не могла найтись со словами. На помощь ей неожиданно пришел Марселино.

– Идем. – Он тронул Веронику за локоть. – Мне предстоит трудное решение. Хочу пострелять. Ты ведь умеешь стрелять?

– Умею ли я? – тут же переключилась Вероника. – К твоему сведению, моя коронная фишка – македонская стрельба по движущимся мишеням со стопроцентной точностью!

– Македонская? – Марселино приподнял бровь. – Ого…

– Да-да, – вставил Джеронимо. – Вероника любит держать два ствола одновременно!

Но его уже никто не слушал. Вероника и Марселино удалились, негромко болтая о своих пушечных делах. Когда дверь за ними закрылась, Джеронимо сверкнул на меня глазами:

– Николас, – зашептал он, –