Она не сумела привлечь твоего внимания. Она так и умерла, не осуществив своей мечты. Знаешь, о чем она мечтала?

Ремедиос улыбалась сквозь слезы:

– Мечтала просто сказать тебе о своих чувствах. Как будто все внутри падает вниз… Или летит вверх!

Она рассмеялась и упорхнула, оставив меня стоять с раскрытым ртом, придавленного всей массой бытия.

– Кто я? – Голос Ремедиос долетел сзади, и я развернулся. Она вновь скользила по шесту. – Я – безродная девчонка из прислуги. А кто – он? Сын самого дона Ривероса! Я была обречена с самого начала!

– Нет, – прошептал я. – Нет, если бы ты… Если бы я…

– Если бы ты знал, – прогремел голос отца, – то все могло бы сложиться иначе.

– Да!

– Если бы она только осмелилась открыто сказать тебе о своих чувствах.

– Но она не сказала!

– Так же, как сейчас молчишь ты.

Дым заполнил помещение. То тут, то там вспыхивали пучки лазеров, и в глазах плясали разноцветные пятна. В дыму исчезла Ремедиос, две безымянных девушки и отец с кальяном. Только его голос еще звучал, напутствуя:

– Не смей решать за других, Николас. Никогда. Не отнимай у них этого удовольствия. И, Христа ради, покажи нам настоящий секс! Не заставляй папу краснеть за тебя.

Опять что-то коснулось лица, и я открыл глаза, вынырнув из разноцветного дыма в… В кладовку.

Я лежал на ящиках, а надо мной сидела Вероника с печальным выражением лица.

– Николас… – Она покачала головой. – Как же ты нас всех напугал…

– А что случилось? – Язык плохо слушался, картинка перед глазами расплывалась, немного подташнивало.

– Случилось… – Вероника хихикнула. – Нет, вот скажи – ну кто стреляет из «Дигла» одной рукой? Ну я могу, ладно. Но ты-то куда?

– В меня попала пуля? – Я все еще не понимал, что случилось, хотя последние моменты перед лекцией о сексе в памяти воскресли.

– Нет, тебе прилетело пистолетом между глаз. Марселино тоже не в лучшей форме – он уже два часа ржет и не может остановиться.

Кажется, это была шутка. Всем своим видом Вероника приглашала меня присоединиться. Рассказать ей о своих чувствах? Сейчас? Да она просто умрет со смеху, вот и все. Я для нее – забавный приятель с изувеченной психикой. Таким она меня хоть как-то ценит.

– Ну сходи, наложи ему жгут на шею. Должно помочь, – проворчал я, пытаясь сесть. Вероника наблюдала за моими потугами. Она стала серьезнее.

– Не хочешь рассказать, какой черт тебя дернул меряться членами с Марселино?

Вопрос был задан грубоватым тоном, но лицо, взгляд… Вероника ждала ответа, затаив дыхание. Я мысленно стиснул зубы.

– Выдалась свободная минутка, а я давно не доставал член ради кого-то другого, так что всё это было, в какой-то мере, неизбежно…

– А что если Марселино мне всё рассказал? Про условия вашего дурацкого пари.

В этот момент я как раз тёр лицо ладонями. Пришлось увлечься процессом. Должно быть, со стороны я выглядел, как парень, пытающийся прийти в себя после отключки, а не как парень, пытающийся скрыть кровь, прилившую к щекам со всего организма.

– Да, прости. Денег у меня не было, пришлось ставить на кон тебя. Но это он предложил, честное слово!

– Он свое еще получит. А вот ты…

Договорить ей помешала распахнувшаяся от мощного пинка дверь.

– Ты! – взревел Марселино. Глядел он при этом на меня. Я же старался изо всех сил спрятаться в ракушку. Но ракушки-то у меня и не было.

Из-за плеча Марселино показалась голова Джеронимо – он висел у гиганта на шее.

– Николас, я пытался его остановить, но он неудержимо хочет тебя убить!

Глава 16

Оказывается, я умею смеяться. Наедине с собой это не приветствуется, смех без причины не является признаком адекватности солдата, поэтому большую часть жизней я был серьезен.

Я и сейчас держался. Отнес этот мешок с вялым мясом и костями в кладовку, вернулся в зал, и только тогда – не раньше! – уступил инстинкту. Смеялся до слёз, до боли в животе, корчась на силовой скамье, на которой день назад установил новый личный рекорд в жиме лежа.

Но всё когда-нибудь заканчивается. Как выяснилось, даже моя бесконечная вахта скоро завершится. Подошел к концу и первый в жизни приступ смеха. Я лежал, глядя в потолок, и успокаивал дыхание, ощущая в сердце странную пустоту.

Я победил. Но Вероника сидит с ним. С ним, а не со мной! И чем ее притягивает этот малахольный? Материнский инстинкт, не иначе. Все мы – рабы своих инстинктов. И даже если умудряемся иногда от них отступить, по итогу всё равно возвращаемся.

Послышались легкие шаги. Я резким движением сел и поморщился – на пороге стоял мелкий с подносом в руках.

– Чего тебе? – Я пробежал взглядом по ящикам с оружием. Все заперты.

– Решил принести вам поесть, – вздохнул мелкий. Таким грустным и услужливым я его еще не видел. – Вы ведь пропустили завтрак из-за всей этой истории.

Он подошел и поставил поднос на скамью рядом со мной. Я вытаращил глаза.

– Это – что?

– Яичница с беконом, бутерброды с сыром и колбасой, кофе и пирожное «Корзинка».

– Откуда?!

– Из вашего синтезатора питания, сеньор Рамирез. Я взял на себя смелость отремонтировать его. Выпаял ограничитель меню и заменил протекшие конденсаторы. Моделька старая, но еще послужит…

Оттолкнув его, я побежал в кухню. Если этот мелкий умник сломал мой синтезатор…

– Овсянку и чай!

Немедленно раздался сигнал, транспортерная лента пришла в движение, и появилась тарелка каши и стакан. Я перевел дыхание.

– Очевидно, Августин Сантос боялся, что вы потеряете форму от неправильного питания, и ограничил синтезатор в возможностях, – раздался за спиной голос мелкого. – Теперь можете выучить новые слова. Пиво, чипсы, сосиски, устрицы – он сделает всё. И без малейшей задержки.

Я повернулся к мелкому. Нужно поблагодарить, но что-то в глубине души не позволяет. Что же это, гордость? Или чутье?

Мелкий смотрел открыто и прямо. Ему как будто и скрывать-то нечего. Даже шарманку свою где-то оставил, запросто сойдет за нормального человека.

– Зачем ты это сделал? – спросил я напрямик.

Мелкий того и ждал:

– Все из-за Вероники. Мы, вероятно, скоро погибнем. Но мы с Николасом сами выбрали себе судьбу, а она с нами из-за стечения обстоятельств. Бедняжка не должна была… – Он всхлипнул, отвернулся и продолжал, закрыв глаза ладонью: – Мне трудно говорить. Но я бы хотел сделать последние дни ее жизни здесь как можно лучше. Пусть закажет свой любимый греческий салат с оливковым маслом и овощное рагу. Выпьет бокал «Муската», расслабится…

Он махнул рукой и вышел, якобы не в силах больше говорить на болезненную тему. Я пошел следом, мысленно повторяя: «Греческий салат, рагу, „Мускат“…»

В зале мелкого не оказалось. Как будто едва скрывшись из виду, он тут же припустил бежать. Но куда?

Приоткрытой была лишь одна дверь, и я с трудом преодолел ступор, чтобы броситься туда. Лаборатория! Этот псих в моей лаборатории, и один бог знает, что он там…

Он стоял возле стола с реактивами и даже не смотрел в сторону отгороженного стеклом чана с аксолотлями, где, верно, уже никогда не созреет, не вырастет мой сменщик, новый Рамирез.

– А ну-ка убирайся отсю…

– Если и есть что-то, что моя сестричка обожает превыше всего на свете, – перебил мелкий, – так это духи «Шанель №5». Говорят, в детстве на меня перевернули флакончик – это с тех пор она меня так любит.

Слова застыли у меня на языке. А мелкий, закончив смешивать в пробирке реактивы, поднял ее повыше и замер, любуясь желтой жидкостью.

– Но осмелюсь ли я когда-нибудь подарить ей эти духи? Ах, нет, нет, я слишком виноват, этого не загладить подарками.

Он поставил пробирку в штатив и ушел, качая головой.

Я бросился к компьютеру, просмотрел логи и выдохнул. Нет, он ничего не успел сделать. Но как этот гаденыш умудряется открывать двери без моего ведома?! Я бросился за ним.

Он стоял в зале, любуясь танком. Рта я раскрыть не успел.

– Самое ценное, что у нее есть, – ее