Тело ломило от боли, изо рта шла кровь. На лбу выступил холодный пот. Казалось, на неё напала огневиха[10] и крепко сжала в своих лапах, отказываясь выпускать. Дрожащая, уставшая, она сжалась в комок и замерла у дерева. В ладони у неё появился комок волчьей шерсти – знак того, что обряд закончился. Правда, легче от этого не становилось.

«И зачем, зачем ты, глупая, полезла?! – ругала она себя. – Зачем брала проклятое кольцо?! Сидела бы себе в избе, под защитой рода, жила бы среди людей и не знала горя!»

Томаш бросил в неё разорванную одежду и остался ждать на краю поляну. Маржана злобно заскрежетала зубами. Ах, и точно! Теперь она вспомнила: волколак увёл девку в лес, собираясь получить свободу и договориться о чём-то с вожаком, только не вышло – Маржана выжила, сохранила человеческий дух, не дала волку вгрызться в душу и выжрать её. Она справилась! О, Перун, Мокошь, Велес, родной ныне, как же славно, что у неё хватило силы пережить превращение и не потерять голову! Правда, Томашу это не нравилось, ну да нави с ним, проклятым.

А Добжа усмехался. Старого волка забавляло всё происходящее. Он смеялся и над слабой Маржаной, и над Томашем, который думал отделаться малым. Зверь, одним словом! Что с него, нелюда, взять?

Очередной прилив злости дал ей сил. Маржана, борясь с огневихой, поднялась на ноги и принялась одеваться. Её не волновали дырки в одежде и башмаки с изорванной подошвой. Главное – уцелела. Дойти бы ещё до тёплой избы – и станет ещё лучше.

Томаш развернулся к появившейся тропке, дав понять, что не собирается долго ждать. Маржана, дрожа, пошла за ним. Разорванный кожух почти не грел – её холодило изнутри, словно под рёбра закралась сама Морана или злющий Корочун. Мерзко, ужасно и больно.

С трудом перешагивая через коряги, Маржана умоляла смерть прийти поскорее, лишь бы не пришлось мучаться ещё больше. Томаш же торопил её.

– Ещё немного – и замёрзнешь окончательно, – сказал волколак.

– Да чтоб тебя! – не выдержав, Маржана рыкнула на него.

Если продолжит, она свернёт эту мерзкую тонкую шею, удивительно белую и бледную. Но Томаш лишь вздохнул и молча побрёл дальше. Маржана отстала, чтобы не раздражаться, а то так и перекинуться можно – и всё, порвут друг другу глотки, не дойдя до деревни.

Огневиха ещё сильнее сдавила её. Маржана повалилась на землю. Между деревьями мелькнула тень. Видимо, боги всё-таки сжалились и послали за ней смерть, такую скорую и такую долгожданную. Какое счастье!..

V. Сквозь серебристую грань

Сито вито о четырех углах, о ста ногах, о семи горбах

Загадка[11]1.

Вечерело. Они вышли к Велешинке. Томаш бывал в этой деревне раньше, но вскоре ушёл – местные начали подозревать, что за околицей завелась нечисть. Теперь он возвращался в Велешинку человеком. Конечно, будь его воля, Томаш обернулся бы волком и схоронился где-то неподалёку. Вот ведь Маржана! И откуда только взялась на его голову?!

Он взглянул на девку. Её лихорадило. Огневиха забралась внутрь и не отпускала. А может, зверь, что вошёл в душу, сгрызал рёбра. Как бы там ни было, без ведуньи им не обойтись. Маржане придётся или встать на ноги, или помереть.

Томаш одёрнул её, чтобы снова не упала без сознания. Девка была на пределе: глядишь – вот-вот свалится и не встанет. Он втайне надеялся на это. Вдруг повезёт, и ему удастся сбросить ношу с плеч?

Велешинкая ведунья встретила их с хмурым взглядом. Жестом она велела Маржане прилечь возле печи.

– А ты, – обратилась к Томашу, – натаскай воды да поживее. Ночь тяжёлая будет.

Никогда ещё его, княжича, не унижали так сильно! Неужели паршивая ведьма не распознала в нём зверя?! А может, нарочно решила унизить? Томаш неторопливо прошёл через сени и приблизился к колодцу. Ему казалось, будто пустые вёдра гремят на всю Велешинку и вот-вот сюда сбежится куча народу. И все они будут со смехом наблюдать, как Томаш Добролесский опускает одно ведро за другим и тащит их к ведьминой избушке. Чтоб её! Чтоб их всех!

Выплёвывая на ходу проклятия, он вернулся назад в избу. Ведунья поила Маржану отваром. Та морщилась, но пила.

– Спасибо, – прохрипела девка, – спасибо тебе, бабушка.

– Ну-ну, – покачала головой старуха, – будет тебе. Отдыхай.

Томашу ведунья подала варёную репу и отвар с земляникой и мёдом. Он поморщился, но поблагодарил старуху и уселся на лавке. Хорошо, когда его народ соблюдал законы гостеприимства, но как же паршиво приходилось порой! Впрочем, что ещё взять с глухой деревеньки? Вряд ли в дебрях ельника найдётся печёное мясо. Хотя сушёных грибов должно хватать – осенью среди елей их росло немало, каждый набирал по несколько лукошек и тащил к дому.

– Вот что я тебе скажу, – обратилась к нему ведунья. – Ты парень славный, но уж больно порченый, оттого и притягиваешь к себе лихо.

– Не говори о том, чего не знаешь, – огрызнулся Томаш. – Лучше скажи, как долго мы тут куковать будем?

– Как оплетни[12] в землю закопаются и не вылезут никогда, – хохотнула старуха. – Откуда ж мне знать, сколько сил у твоей сестрицы? Сможет – выкарабкается к утру, а нет, – она пожала плечами и замолчала.

– Не сестра она мне! – шикнул Томаш. – Думай, что говоришь, бабка!

– Да как ведь не сестра, когда сестра, – она фыркнула. – Вы с ней названые, нелюдским родом связанные…

Он вздохнул. Мало ли, что болтает безумная старуха? Ему до Велешинской ведуньи не должно быть дела. А если совсем по-честному, то Томаш жутко устал и хотел вернуться домой. Только не с витязями братьев, а сам, через Хортец в родное воеводство, а оттуда прямиком в Звенец. Устал он от путешествий, скудной пищи, грязной одежды и засаленных лавок в дебрях, где русалий голос был сильнее княжеского.

А Маржана… О, Томаш непременно позаботится о новоявленной «сестрице», не обделит ничем! Сделает её кухаркой в тереме, чтобы трудилась от рассвета до поздней ночи. А что? Сыта, в сохранности да при деле. Заодно и покажет – не родня они.

Томаш разлёгся на лавке и задремал. Нутром он чувствовал, как подкрадывалась неведомая опасность. Наверное, поэтому и стремился в терем – туда, где его защитит не только колдовство, но и дружина. Никакой чародей не прокрадётся незамеченным сквозь гридницу[13], а если ему удастся задурманить витязей или влететь птицей через окно, то Томаш с братьями одолеет его. Там, в тереме, их сила была великой – больше, чем в любой деревеньке.

Мысль о доме грела душу. Он быстро заснул и увидел Добжу, который смотрел на него с укором и повторял:

– Обещ-щай защ-щитить… Кровь к крови, род к роду… Иначе – с-смерть!

2.

Туманный лес окутывал со