был во времена Маркса ключевым вопросом, как показывают отчеты с заводов, которые он цитирует, и реформы, которым они послужили началом. К 1830‐м годам домашний труд и семья оказались в центре живейшей дискуссии среди социалистов, анархистов и поднимающегося рабочего движения[83].

Репродуктивная деятельность являлась важной темой ранних социалистов вроде Шарля Фурье, который разработал остроумную теорию, показавшую, что даже наиболее трудоемкие и неприятные задачи можно превратить в игру, если отдать их детям[84]. Еще важнее то, что домашний труд был существенным вопросом для социалисток – сторонниц Оуэна в 1830–1840‐х годах, широко обсуждавших коллективный уход за детьми и проводивших встречи, на которых собирались тысячи, «в том числе много женщин с детьми на руках»[85].

Почему же все-таки Маркс молчит?

Несомненно, отчасти ответ заключается в том, что Маркс не был свободен от патриархальной склонности рассматривать репродуктивный труд женщин в качестве естественной, инстинктивной, едва ли не биологической деятельности. Вероятно, фактором его натурализации стало и то, что на первой стадии капиталистического развития женский репродуктивный труд был лишь «формально подчинен»[86] капиталистическому производству, то есть еще не был преобразован так, чтобы соответствовать специфическим нуждам рынка труда. Однако Маркс, будучи сильным теоретиком, должен был понять, что хотя домашний труд представляется извечной естественной деятельностью, личным служением, на самом деле он, так же как и производство товаров, является историческим конкретным типом труда, плодом разделения между производством и воспроизводством, которого не было в обществах, не управлявшихся законом меновой сущности, имеющим в пролетарских сообществах основополагающее значение для производства рабочей силы[87].

Действительно ли Маркс молчал о домашнем труде потому, что «не видел социальные силы, способные преобразовать домашний труд в революционном направлении»? Это законный вопрос, если мы «читаем Маркса политически», что предложил нам Гарри Кливер[88], учитывая, что его теория была обращена на организационные моменты и ее организационный потенциал[89]. Также возможно, что Маркс обошел вопрос домашнего труда, поскольку боялся, что внимание к нему могло бы сыграть на руку рабочим профсоюзам и буржуазным реформаторам, которые превозносили домашний труд, оправдывая тем самым недопущение женщин к промышленному труду[90]. Однако более убедительный ответ заключается в том, что безразличие Маркса к домашнему труду имеет более глубокие корни, восходящие к его концепции труда как такового, того, что ценно в труде и какие формы труда важны для капиталистического развития и «классовой борьбы».

О понятии труда у Маркса

«Труд» у Маркса означает качественно разные виды деятельности и общественных отношений. В это понятие входит как «свободная деятельность», которая выполняется вне всякого внешнего принуждения, то есть как реализация осознанной и самодетерминированной цели, создающая возможность для свободной игры наших психических и физических способностей, – это, с его точки зрения, и есть высшая форма труда, определяющая наше родовое бытие и первичную потребность нашей жизни, – так и различные формы труда, удовлетворяющие наши материальные потребности.

Конечно, с точки зрения Маркса, существует огромная разница между деятельностью, выполняемой по необходимости, но не в рамках эксплуатации, и той деятельностью, которая выполняется под принуждением внешнего веления. О первой Маркс говорит, что «труд как созидатель потребительных стоимостей, как полезный труд, есть не зависимое от всяких общественных форм условие существования людей, вечная естественная необходимость: без него не был бы возможен обмен веществ между человеком и природой, т. е. не была бы возможна сама человеческая жизнь».

Вторая же, по Марксу, – это отчужденный труд, то есть отчуждение от себя, а не самоосуществление[91]. Тем не менее он положительно относился к промышленному наемному труду и приписывал ему формативную функцию, утверждая, что тот наделяет рабочих навыками, знаниями и установками, необходимыми для управления экономической и социальной жизнью[92]. Кроме того, промышленный труд ценится Марксом в качестве высокопроизводительной и кооперативной формы труда, которая, как только она окажется под контролем рабочих, сократит время и энергию, которые мы должны уделять удовлетворению наших потребностей, а потому освободит нас для «высшей деятельности»[93], состоящей, согласно Марксу, из литературных, художественных и научных занятий, что как нельзя более отличалось от повседневных задач домашнего труда.

Я предполагаю, что Маркс игнорировал домашний труд, поскольку он не является ни «свободной деятельностью» в только что обозначенном мною смысле, ведь он целиком и полностью окрашен потребностью в выживании, ни трудом, способным освободить нас от каторги – вместо этого он представляется архаической формой, остаточным наследием обществ, которые вскоре будут преодолены прогрессом индустриализации.

Маркс никогда не рассуждал о том, как репродуктивный труд и особенно домашний будут (ре)организованы при коммунизме. Как и Энгельс, он надеялся на посткапиталистический мир, в котором женщины добьются равенства с мужчинами, присоединившись к ним на заводах, и положительно оценивал индустриализацию, поскольку она позволяет женщинам вступить в «общественное производство»[94], в котором, как предполагалось, они никогда не участвовали[95]. В этом смысле в конце главы «Машины и крупная промышленность», обсуждая внедрение элементарного обучения детей фабричных рабочих, он написал:

Но как ни ужасно и ни отвратительно разложение старой семьи при капиталистической системе, тем не менее крупная промышленность, отводя решающую роль в общественно организованном процессе производства вне сферы домашнего очага женщинам, подросткам и детям обоего пола, создает новую экономическую основу для высшей формы семьи и отношения между полами[96].

Маркс ошибся в этом предсказании. Под угрозой классовой войны и возможного вымирания рабочей силы сначала в Англии, а потом и в США, причем в те же годы, когда он заканчивал первый том «Капитала», класс капиталистов начал проводить обширные социальные реформы, нацеленные на значительное сокращение женского промышленного труда и на реконструкцию семьи в пределах рабочего класса, которые еще больше углубили гендерное неравенство.

Маркс не предвидел эти изменения. Хотя он и понимал, что капиталистическая система означает бессмысленное расходование жизни, он не понял того, что задача «защитного законодательства», благодаря которому женщины и дети были в целом изгнаны с заводов, не сводилась к реформе заводского труда. Сокращение часов женского труда стало путем к новой классовой стратегии, которая вернула пролетарских женщин домой, чтобы они занялись воспроизводством рабочей силы – ежедневно и на уровне поколений. Благодаря этому ходу капитал смог не только устранить угрозу бунта рабочего класса, который снова восстал в 1870‐х годах, но и создать работника нового типа – более сильного, дисциплинированного, более устойчивого и готового считать цели системы своими собственными – то есть рабочего такого типа, который бы считал требования капиталистического производства «само