на каждый уголок мира стало кошмаром похуже того, что мы уже пережили в результате полной индустриализации сельского хозяйства.

Неудивительно, что мы стали свидетелями «сдвига парадигм» в радикальных кругах, когда надежда на машину как движущую силу «исторического прогресса» была вытеснена переориентацией политической работы на проблемы, ценности и отношения, возникающие в воспроизводстве наших жизней и жизни экосистем, где мы живем. Нам говорят, что в последние годы своей жизни Маркс пересмотрел свои исторические взгляды и, прочитав об эгалитарных, матрилинейных сообществах Северо-Востока Америки, начал пересматривать собственную идеализацию капиталистического промышленного развития, а также дал новую оценку силе женщин[105]. Тем не менее прометеевское представление о технологическом развитии, пропагандировавшееся Марксом и всей марксистской традицией, нисколько не потеряв в своей привлекательности, сегодня возвращается благодаря цифровой технологии, которая с некоторых точек зрения играет ту же освободительную роль, которую Маркс приписывал автоматике, так что мир воспроизводства и заботы – который феминистски признали территорией трансформации и борьбы – рискует снова оказаться в тени. Вот почему, хотя Маркс в своих трудах посвятил вопросу «гендера» не так много строк и, возможно, в поздние годы поменял некоторые свои взгляды, важно подчеркнуть, что я и попыталась сделать в этой статье, что его молчание по этому предмету – не недосмотр, а знак ограниченности, которую его теоретические и политические работы не смогли преодолеть, в то время как наши должны это сделать.

4. Маркс, феминизм и создание общин [106]

Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние. Условия этого движения порождены имеющейся теперь налицо предпосылкой.

Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Немецкая идеология [107]

Введение

Какие инструменты, принципы и идеи может дать марксизм феминистской теории и политике в наше время? Можем ли мы сегодня помыслить какие-то иные отношения между марксизмом и феминизмом, кроме «несчастливого брака», который Хейди Хартман описала в широко цитируемом эссе 1979 года?[108] Какие аспекты марксизма особенно важны для того, чтобы заново вообразить себе феминизм и коммунизм в XXI веке? Как понятие коммунизма у Маркса соотносится с принципом общин и общественных благ (commons), которым ныне в столь значительной мере вдохновляется радикальная феминистская мысль?

Задавая эти вопросы, я присоединяюсь к разговору о создании альтернатив капитализму. Этот разговор начался в палаточных лагерях и на площадях по всей планете, где в противоречиях, но и с новыми творческими возможностями зарождается общество «общинников» (commoners), устремленное к построению новых общественных пространств и отношений, которые бы не подчинялись логике капиталистического рынка.

Но оценить роль Марксова видения коммунизма в XXI веке не так-то легко. К сложности мысли философа добавляется тот факт, что в последний период жизни после поражения Парижской коммуны Маркс определенно отверг некоторые из своих политических аксиом, особенно те, что касались материальных предпосылок для построения коммунистического общества[109]. Также утверждалось, что существуют важные различия между двумя главными работами Маркса, «Капиталом» и «Grundrisse» («Экономическими рукописями 1856–1859 годов»)[110], и, помимо этого, что Маркс не тот автор, чья мысль может быть понята при помощи фиксированного набора формулировок, поскольку «его уровень анализа постоянно менялся по мере изменения его политических замыслов»[111].

Но две вещи можно сказать наверняка

Политический язык, который мы имеем благодаря Марксу, по-прежнему необходим для того, чтобы осмыслять мир вне капитализма. Его анализ добавленной стоимости, денег и товарной формы, а еще больше его метод – наделение истории и классовой борьбы материалистическим основанием и отказ от отделения экономики от политики – все еще крайне необходимы, хотя и недостаточны для понимания современного капитализма. Неудивительно, что в связи с углублением глобального экономического кризиса произошло оживление интереса к творчеству Маркса, который в 1990‐е годы ничто не предвещало, поскольку тогда господствующая догма утверждала, что его теория мертва. Но вместо этого среди руин реального социализма возникли широкие споры по вопросам «первоначального накопления», модальностей «перехода», а также об историческом и этическом смысле и возможности коммунизма. С добавлением принципов анархизма, антирасизма и квира марксистская теория продолжает оказывать влияние на бунтовщиков в Европе, в Северной и Южной Америке и в других частях света. Антикапиталистический феминизм не может игнорировать Маркса. Как утверждала Стиви Джексон, «до начала 1980‐х основные подходы в рамках феминизма испытывали на себе влияние марксизма или формулировались в диалоге с ним»[112]. Однако нет сомнений в том, что Марксовым категориям должны быть даны новые основания и что мы должны пойти «дальше Маркса»[113]. Сделать это необходимо не только из‐за социальных и экономических трансформаций, произошедших со времени Маркса, но и из‐за ограничений в понимании капиталистических отношений – ограничений, чье политическое значение показали общественные движения последней половины столетия, выведшие на мировую сцену социальных субъектов, которые в теории Маркса игнорировались или маргинализировались.

Феминизм и точка зрения социального воспроизводства

Феминистки внесли важный вклад в этот процесс, но они были не одиноки. В 1950–1960‐е годы в ходе антиколониальной борьбы политические теоретики, такие как Франц Фанон, поставили под сомнение анализ, сконцентрированный на наемном труде, и предполагали авангардную роль промышленного пролетариата метрополий[114], маргинализируя то место в процессе накопления и антикапиталистической борьбы, которое занимают порабощенные, колонизированные и работники, не получающие заработной платы. Эти политические теоретики осознали, что опыт колоний требовал переосмысления «марксизма в целом» и что либо марксистская теория будет переформулирована так, чтобы она смогла включить в себя опыт 75% мирового населения, либо она потеряет свою освободительную силу и станет помехой на пути к революционным изменениям[115]. Ибо крестьяне, пеоны и люмпены, устраивавшие революции в XX столетии, не намеревались дожидаться своей дальнейшей пролетаризации или «развития производительных сил», чтобы потребовать нового мирового порядка, как им советовали поступить ортодоксальные марксисты и левые партии. В свою очередь черные революционеры в США, от У. Э. Б. Дюбуа до Седрика Робинсона, подчеркивали, что в творчестве Маркса отсутствует какой бы то ни было анализ расового неравенства как структурной характеристики капиталистического общества и капиталистической эксплуатации труда[116].

Экологи, включая некоторых экосоциалистов, также критиковали Маркса за то, что он выступал с асимметричным и инструментальным взглядом на отношения природы и человека, представляя людей и их труд единственными активными агентами и отказывая природе в любой внутренней ценности и потенциале самоорганизации[117]. Но