Это я так сам с собой мысленно разговаривал. Здравый смысл и инстинкт самосохранения хором голосили: не ходите туда!! Прячьтесь и ждите внятного приказа! Либо разворачивайтесь и пробивайтесь к туркменской границе, а оттуда – в Ашхабад, в российское посольство. И конец моей карьере, карьере всесильного, невероятно удачливого командира группы спецназа ВДВ…

– За мной, – будничным голосом и негромко произнес я. – Оружие опустить стволами вниз. Держаться плотной группой. Не реагировать на провокации. По возможности ни к чему не прикасаться. Огонь открывать только по моему приказу… И вообще, – после паузы добавил я, – источать из себя флюиды гуманности, дружелюбия и толерантности.

– Командир, – отозвался из-за моей спины Смола. – Последнюю фразу переведи, плз…

– Сделай такое выражение лица, будто ты собираешься перецеловать всех кишлачников в жопу, – вместо меня перевел Остап.

– Заодно и ишаков, – добавил Удалой.

– Нет, – не согласился Смола, передергивая затвор. – Это выше моих сил. Мне проще заставить духов целовать себя в жопу.

– Представлю себе картину, как страшная беззубая старуха хватает своими грязными когтистыми лапами твою волосатую ягодицу, выпячивает синие мокрые губы… – начал было фантазировать Остап, но я оборвал:

– Отставить разговоры!

Мы шуршали камнями, поднимали пыль и приближались к крайнему дувалу. Горячий ветер донес до нас запахи первобытного афганского жилья: горьковатого дымка, овечьего навоза и старческих лохмотьев. Несколько черноголовых пацанов в широких серых шароварах и с пятнистыми от грязи лицами застыли, глядя на нас, а потом резко, как по команде, развернулись и скрылись в глубине сараев. Некоторое время мы никого не видели, но отработанная бойцовская интуиция подсказывала, что за нами следят сотни невидимых глаз.

Кишлак – это крепость. Глухие, бугристые, выщербленные дувалы напоминали неприступные бастионы, а слепые сараи – сторожевые башни. Все замерло, затаилось. Я чувствовал, как Смола, идущий рядом со мной, невольно прижимается ко мне плечом плотнее. Нет, он не защиты искал. Он меня прикрывал. Рефлекс опытного бойца.

Мы зашли в улочку. Ширина – метра три. Справа и слева – глухие глинобитные стены с торчащими из них, словно щетина у бомжа, соломинками. Кругом пусто и глухо, как в танке. Карликовые двери в стенах закрыты. Из щелей смотрят глаза – черные, внимательные, настороженные. Где-то рядом скрипнула калитка, заикал ишак, тявкнула собака.

Не люблю такие места! Спинным мозгом чувствуешь нацеленный в тебя ствол. Последний раз такие ощущения мы испытывали на разрушенном землетрясением Гаити, в жутких хаосных кварталах Порт-о-Пренса, где бесчинствовали банды мародеров и сбежавших из разрушенной тюрьмы уголовников. Тогда нас было шестеро, и шли мы такой же плотной группой, держа под прицелом все вокруг себя и возвышающиеся вокруг нас руины.

Чем глубже мы внедрялись в это адово логово, тем смелее становились его обитатели. Из своих бойниц и щелей они успели нас как следует рассмотреть, убедились, что поблизости не затаилась Первая Карательная Дивизия Спецназа США и что над кишлаком не барражирует Стальная Вертолетная Эскадрилья имени Пёрл Харбор с вакуумными бомбами на подвесках. Духи расслабились, стали выглядывать смелее, открывать калитки, высовывать бороды и чалмы и мысленно расчленять нас на запчасти для дальнейшей продажи. Не уверен, что в этот момент бесстрашный Смола думал о том, как они целуют его в зад.

Улица постепенно заполнялась людом, преимущественно особями мужского пола, в серых шальвар-камизах, чалмах и тюбетейках, бородатых и безбородых. Теперь мы уже двигались по узкому живому коридору. Народ выходил из своих глиняных бункеров смелее. Активнее всего – пацаны и подростки. Усиливался галдеж. Перед нашими глазами мелькали десятки лиц. Люди смотрели на нас вовсе не злобно. Я бы сказал – радостно. Как если бы афганцы хотели сказать: «Во привалило нам счастье откуда не ждали!» Наверное, если бы сейчас по улице шли ничейные, невесть откуда взявшиеся бараны, то это не так сильно обрадовало бы кишлачников, как наше появление.

Пацаны сначала робко, а затем все смелее стали хватать нас за рукава. Мы натянуто улыбались. Но наши улыбки были жалкими в сравнении с алчным восторгом афганцев. Многие смотрели на нас с нескрываемым удивлением: уж не сумасшедшие ли эти янки, они понимают, что делают?

– Смола, напомни, – сквозь зубы процедил Остап. – Что ты там про жопу говорил?

– Хочу тебя успокоить, – ответил Удалой. – До поцелуев дело не дойдет. Они убьют нас раньше… Какие они все радостные! Как, оказывается, легко сделать жителей кишлака счастливыми!

Я смотрел на навигатор. До точки оставалось метров триста. А что будет потом? Что произойдет? Поступит приказ начать активные действия? Да в этой толпе стоит нам только один раз выстрелить, и афганцы растерзают нас. Да и зачем стрелять? Смысл? Склада здесь нет и быть не может. Никаких силовых и агрессивных мер здесь невозможно предпринять по определению – прольется уйма крови, в том числе и нашей, и на этом наша миссия будет позорно провалена. Так зачем мы здесь?

В голову мне опять навязчиво полезли мысли об ошибке в координатах. Достаточно ошибиться всего на одну цифру в минутах, допустим, вместо «1» передать нам «7» – и мы окажемся в десяти километрах от нужной точки! Мысль эта оказалась прилипчивой, дурной. Я начинал воспринимать ее как реальность, как свершившийся факт, и теперь думал о том, не повернуть ли нам назад, пока еще не поздно.

– Гив доллар! Гив доллар! – орали чумазые пацаны и хватали нас за руки.

Черная ладошка с обгрызенными ногтями, глубокими цыпками легла на навигатор. Я едва успел прижать его к груди, а то бы он быстро перешел в собственность молодого безнравственного поколения. Судя по всему, народ на словах уже поделил между собой все, что было на нас. Смола с недоразвитым от рождения чувством страха шел впереди нас и разгребал руками людей, словно наваливающийся на него бурный речной поток. Я следовал за ним, поглядывая то на дисплей смартфона, то на толпу, которую штырило, как английских тинейджеров в 70-х годах, побывавших на концерте «Битлз». А мы шли сквозь ликующую толпу, как в самом деле легендарная группа. Только вместо гитар в наших руках были винтовки, и петь мы сегодня вряд ли будем.

– Но доллар! Но доллар! – хрипло орал Остап, отрывая от себя, словно пиявок, гроздья попрошаек. – Онли бюллетс! («Только пули!»)

Я все чаще ловил недобрые взгляды. Какой-то старикан с одним зубом во рту стоял в проеме калитки, потрясал над головой старым английским ружьем и кричал. Верхом на дувалах сидели подростки и парни постарше, покачивали ногами в калошах, едва не задевая наши головы.

– Командир, – из-за моей спины произнес Удалой. – Разреши мне отстать. Я оттяну на себя часть толпы, вам будет свободнее.

– Не торопись, – проворчал я, не оборачиваясь. – Еще не время для хрестоматийных подвигов. Попробуем выбраться вместе.

Мы дошли до пустыря в центре кишлака. Стрелка на дисплее навигатора исчезла, ее заменила зеленая окружность, импульсами показывая, что мы прибыли в место назначения. Задача выполнена. Теперь отсюда надо выбираться.