— Знаю, — кивнул я. — Я видел твои бои. Ты показывал мне видео, помнишь?

— Ты видел записи моих боев?

Мы помогли ему пролезть между веревками и усадили на стул в ВИП‑зоне. Рядом с туалетами было отведено специальное место, где боксеры готовились к бою, зализывали раны и делились друг с другом снаряжением — делились они на удивление охотно, — однако Джесси вряд ли осилил бы путь до туалетов.

Фэррен тем временем обрабатывал русского.

— Прежде всего вы переводите в Таиланд сумму в иностранной валюте, равную стоимости покупки. Как получить форму ТТ 3, мы вам объясним — это особая справка из банка, ее нужно предоставить в Земельный департамент Таиланда. Потом «Дикая пальма» помогает вам основать тайскую компанию, которая вправе приобретать землю совершенно легально. Компанию, которую полностью контролируете вы. Вам разрешается владеть до сорока девяти процентов акций.

Возникла пауза — в «Дикой пальме» она называлась денежной.

Фэррен молча смотрел на русского, давая ему возможность задать наиболее очевидный вопрос: «Как я могу контролировать компанию, если мне принадлежит меньше половины всех акций?»

Но русский ничего не спросил.

Никто никогда не спрашивал.

Джесси сидел, свесив голову между коленей. Мы с Пирином посторонились, давая пройти двум бойцам. Их тела блестели в свете электрических ламп, но не от пота, как мне сначала показалось. Теперь, вблизи, я разглядел, что кожа тайцев смазана маслом. На голове у обоих были плетеные повязки, вокруг бицепсов — разноцветные тонкие шарфы. Бойцы вышли на ринг и описали круг, слегка дотрагиваясь пальцами до веревок.

— Отгоняют злых духов, — пробормотал Джесси.

Я посмотрел на друга, ожидая увидеть в его глазах насмешку, но в затуманенном взгляде Джесси читалась вера.

Тайцы встали на колени и коснулись лбами пола, потом широко раскинули руки и начали раскачиваться, опираясь на стопу одной ноги, а другую выставив вперед. Это было нечто среднее между разминкой и молитвой, гимнастическим упражнением и медитацией.

— Вай–кру, — пояснил Джесси.

— Помни и почитай, — кивнул Пирин. — Помни и почитай предков. Учителя. Страну. Бога. Короля.

Теперь бойцы стояли в центре ринга и улыбались — да–да, улыбались! — осторожно соприкасаясь лбами и руками в перчатках, похлопывая друг друга по плечу с почти братской заботливостью. Хотя нет, никаких «почти»: заботой дышали даже их улыбки. Они не были похожи на готовящихся к бою боксеров. Они были похожи на двух сыновей одной матери.

— Снова выражают почтение, — сказал Пирин.

Однако со стороны это выглядело не как почтение, а как нечто более глубокое, более сильное. Хотя Фэррен видел между нашими народами много общего, в одном тайцы точно нас превзошли — в умении проявлять любовь.

Бой начался. Когда на ринг выходил европеец — кроме Джесси среди участников было еще несколько фарангов, — поединок начинался с места в карьер. Если же выступало двое тайцев, то перед боем они вместе исполняли что–то вроде танца — вращали головой, делали несколько робких выпадов, словно в любую минуту могли все отменить, обняться и пойти пить чай. Потом напряжение внезапно нарастало, и они набрасывались друг на друга с таким неистовством, что у зрителя перехватывало дыхание.

— Посмотри на них! — заговорил Джесси, оживляясь. — Настоящий балет! Плюс кровь, переломы и никакой защиты. Никакой защиты, Том! Можешь себе представить? Ни шлема, ни хотя бы майки. Только суспензорий и волшебная татуировка.

— Волшебная татуировка? — с улыбкой переспросил я.

Джесси кивнул на Пирина.

— Покажи ему.

Пирин задрал футболку с надписью «Стокгольмский марафон‑2002». Под ней оказалась огромная, во всю грудь, татуировка в виде тигра.

— Делает бойца неуязвимым, — сказал Джесси и усмехнулся: видимо, в его душе ненадолго возобладал английский здравый смысл. — Пока бедолагу не переедет тук–тук.

Пирин одернул футболку.

— Очень хорошая защита, — подтвердил он таким тоном, словно мы обсуждали, как выгодно застраховать дом.

Джесси заплакал. Я обнял его одной рукой и принялся укачивать, как ребенка.

— Может, это не мое? — всхлипывал он, уткнувшись лицом мне в грудь. — Может, я просто обманываю себя и зря трачу время?

Пирин заправил футболку и задумчиво посмотрел на сломленного мальчика, рыдающего у меня на груди, а потом, под аккомпанемент все убыстряющейся музыки, рассказал нам о человеке, который разбирается в подобных вещах.

Кабинет предсказателя находился на плохо освещенной улочке в пригороде Пхукет–тауна и представлял собой вцементированный в землю каменный стол.

За столом сидел полный старик с густой шапкой седых волос — сам предсказатель, или мо–ду, как назвал его Пирин. Рядом с ним стоял потрепанный портфель, до отказа набитый старыми книгами и фотографиями святых в шафрановых одеждах. Все они были засняты в одинаковых позах — ноги скрещены, руки покоятся на коленях. Ни один не улыбался на камеру.

На столе были нарисованы две разделенные на сектора ладони. На стене позади мо–ду висел плакат размером с простыню, покрытый изображениями слонов, воинов, землепашцев, богов, царей и каких–то странных животных. У меня они ассоциировались скорее с индуизмом, чем с буддизмом — скорее с Индией, чем с Таиландом. Хотя откуда мне знать?.. Сначала я решил, что нарисованное на столе поле в черную и белую клетку — тоже часть обычных декораций, но когда Пирину сделали знак выйти вперед, и он занял место напротив мо–ду, я понял, что это просто доска, за которой режутся в шахматы старики всей улицы, или всей сой, как говорят по–тайски, причем «сой» может означать что угодно, от боковой дороги до узкого переулка. Мо–ду взял Пирина за руки, и мой приятель принялся рассказывать ему о своих злоключениях.

Мо–ду — наверное, точнее назвать его не предсказателем, а всевидящим доктором, потому что Пирин относился к его словам скорее как к полезным советам, чем как к ворожбе старой цыганки с кольцами в ушах, — внимательно изучил ладони Пирина и принялся листать потрепанную книгу, время от времени указывая на какие–то числа концом сильно изгрызенной ручки. Не знаю, о чем они говорили; со стороны их беседа очень напоминала нашу последнюю встречу с бухгалтером, когда он объявил, что моя строительная фирма разорилась и я банкрот.

Пирин сделал вай, заплатил мо–ду, потом встал и кивнул на меня:

— Теперь ты.

Я рассмеялся, покачал головой и попробовал объяснить, что это Джесси, а не я, хочет узнать, какая судьба ему уготована, верный ли путь он избрал и все в таком духе, но старый доктор указывал мне на стул, Пирин ободряюще улыбался, а сам Джесси подталкивал меня вперед и повторял, чтобы я шел первым, словно боялся услышать от мо–ду правду о своем будущем. Да и вообще, отказаться было бы невежливо.