Особенно, когда задерживается на своих «сдачах». Как представлю, сколько девиц готовы перед ним ноги раздвинуть ради зачёта, просто с ума схожу.

— Да уж… — Выдыхаю, представляя эту картину. — Тяжело, наверное…

— Но, знаешь… — Снова её пьяное лицо осеняет. — Когда Пашка приходит домой, целует меня, сына… я готова ему всё простить. И задержки, и этих куриц самонадеянных. Я его никому не отдам. Хера там. Пусть слюной подавятся.

Наши блаженные моськи надо снимать на камеру.

— Как думаешь, он способен мне изменить? — Катьку вдруг понесло не в ту степь.

— Да ты что! Уверена, что нет.

— Ты хоть понимаешь, как эти сучки опасны? — Её сморщенные брови не сулят ничего хорошего.

— Ты посмотри на Привольского. — Шепчу ей, как шпион. — Думаешь, он стал бы терпеть меня в своей квартире, если бы ты не была ему так дорога?

Мы снова прыскаем и смеёмся, как полоумные. Пьяные бабы — это адская машина.

— Это точно. — Сквозь смех выдавливает Миронова. — Пашка говорил, что только ради того, чтобы со мной замутить, тебе зачёты ставил.

— Чегоооо? — Праведный гнев во мне растёт, как на дрожжах.

— Так, девушки. — Профессор появляется на кухне, как призрак. — Пора уже баиньки. Зайцева, ты у нас остаёшься?

Обращение по фамилии больно бьёт где-то в области сердца. Но у нас назревает один не решённый вопрос.

— Я тут услышала, профессор, что оказывается, ради достижения расположения Мироновой, вы мне зачёты ставили автоматом!

— Всё ясно. — Трезвый Привольский, как всегда в своём репертуаре заучки. — Катя, Мирона я уложил. Пойдём в кроватку, милая, а то ты уже чушь какую-то начинаешь нести.

Подруга возмущённо пытается сопротивляться.

Умилённо наблюдаю за этой картиной.

— Да ладно, Павел Валерьевич, я не в обиде. — Сглаживаю углы. — Такси сейчас вызову.

— И вообще! — Пьяная Катька — страшная сила. — Ты мне тут не указывай. Сейчас Алинку провожу и приду!

Она тянется губами, как у утки, и чмокает Привольского в губы, заросшие усами и бородой.

Просто невероятная парочка.

— Иди уже, провожальщица! Спать ложись! — Профессор не отстаёт и пытается утихомирить Катьку.

— Ладно, я пойду, а то вы разругаетесь из-за меня ещё…

Миронова не позволяет мне выйти из квартиры, пока не удостоверится, что такси ожидает у подъезда.

Привольский молча наблюдает за нашими долгими пьяными прощаниями с обещаниями в скором времени повторить сегодняшние посиделки.

Я спускаюсь к машине с ощущением, что вернулась в прошлое. И оно настигает воспоминаниями, которые я хочу скрыть.

Или повторить.

Просто я пьяна.

И не соображаю, что творю.

Уже через сорок минут я стою у калитки Давида.

Глава 11

— Проснулась, красавица?

Грохочущий голос настигает вместе с моим вылуплением на свет.

То есть пробуждением.

Или точнее будет сказать: восстанием из преисподней.

Потому что по-другому своё состояние не могу описать.

Во рту пустыня с привкусом грязных мужских носков, в голове — тикающий таймер бомбы и пульсирующая боль.

Господи, что со мной случилось?

Почему мне так хреново?

И кто этот мужик, что так бессовестно смеет врываться в мой сон голосом, сродни звону колокола?

Приоткрыв один глаз, осматриваюсь.

Тааак…

Я точно не дома и даже не у Ромки.

Это катастрофа.

Полностью распахнув веки и ощутив при этом адскую боль в висках, я понимаю, что интерьер мне знаком. Как и индивид, что нарушил мой покой, восседающий на высоком табурете с чашкой кофе.

Это, блядский стыд, тот самый Давид, от которого я должна держаться как можно дальше!

Бессильно роняю голову обратно в обивку дивана, на котором моя тушка распласталась в позе «ласточки». Всю боль и нелепость происходящего выражает мой мучительный приглушённый стон.

— Нет, ну я так не играю! — Задорно басит Давид. — Ты уже проснулась, так что, давай, открывай глазки, протирай личико и, может, мы продолжим то, на чём вчера остановились?

Что?

Нет…

Я не могла сделать то, о чём сейчас подумала.

Почему я ничего не помню?

Вроде я садилась в такси у дома Привольских, а потом…

Бред какой-то.

Кое-как отскребаю себя от дивана. Сажусь. Первым делом осматриваю себя. Голова кружится, неужели я так много выпила вчера?

Одежда на месте, кроме майки, которой рядом нигде не удаётся обнаружить.

Давида все мои действия явно забавляют.

Он внимательно следит за мной и не пытается ни помочь, ни воспрепятствовать.

— Где моя одежда? — Мой хриплый голос больше похож на скрип старой калитки.

— Это та тряпочка, что абсолютно ничего не прикрывает? — Нагло ухмыляется.

— Всё она прикрывает. — Недовольно выплёвываю. — Где моя футболка?

— Вероятно там, куда ты её вчера выбросила, когда пыталась изобразить страстную кошечку.

— Кого? — Переспрашиваю.

— Ну или самку взбесившейся обезьяны… — Потирает пальцами подбородок, явно пытаясь вывести меня из себя. — Даже не знаю, с кем сравнить твоё странное поведение…

— Давид… — Выдыхаю, пыхтя, как паровоз, потирая переносицу. — Я не знаю, что вы имеете ввиду своими словами, но сейчас у меня очень сильно болит голова, и есть непреодолимое желание вышагнуть с окна многоэтажки от стыда за своё поведение, что бы я там вчера ни делала…

— Только не говори, что ничего не помнишь.

Наглая улыбочка не сходит с его лица.

Пристрелите меня, я точно потеряла разум где-то у подъезда бывшего препода, раз умудрилась притащиться к этому индюку.

— Отрывками и очень расплывчато. — Отвечаю, стараясь держать лицо, насколько это возможно, сидя перед ним в одном лифчике.

Хорошо, хоть бельё на мне. Ужас какой-то, а не утро, сегодня…

— Таблеточку?

— Лучше отдайте футболку. Я поеду домой.

— Ну уж нет. — Давид меняется в лице. Становится серьёзным. — Ты посмела явиться ко мне ночью в невменяемом состоянии, трясти своими прелестями перед взрослым мужиком, практически предлагая себя, как распутная девица, оскорбить меня несколько раз, осыпать угрозами… Я еле угомонил тебя, фактически придавив к этому дивану. Алина, ты считаешь, что можешь сейчас просто уйти и не иметь последствий к своим действиям?

Горло перехватывает от его слов. Нет, я не могла так себя вести… Или могла?

Господи… ну почему со мной всегда что-то такое случается?

— Я прошу меня извинить. — Хрипло выдавливаю из себя. — Конечно, если я действительно так себя вела, это просто ужасно…

Мужчина ставит чашку на стол. Поворачивается всем корпусом, скрещивая руки в замок.

— Ну давай. Продолжай представление. Снимай одежду и покажи, что ты можешь мне предложить.

Сначала я даже не до конца понимаю, что он имеет ввиду.

Просто молча сижу, пытаясь прийти в себя.

— Ты потеряла моё уважение, как только появилась здесь ночью. — Поясняет Давид. — Поэтому, я имею право сейчас сделать с тобой всё,