– Ты ведь обещал, что после Лондона мы встречаться не будем!

Пол ухмыльнулся:

– Кроме нескольких часов, проведенных в театре, мы в Лондоне не слишком-то развлекались, верно? Если, конечно, не считать рвоты, температуры и озноба.

Вера немного помолчала, а потом сказала ему всю правду. Прямо, открытым текстом. Да, в ее жизни действительно есть другой человек.

Она не может назвать его имя, но это очень влиятельный и очень известный человек во Франции. Он ни в коем случае не должен узнать, что она была с Полом в Женеве или в Лондоне. Это нанесло бы ему смертельную обиду, а Вера ни в коем случае не хочет его обижать. То, что случилось между ней и Полом, – в прошлом. И Осборн сам с этим согласился. Да, ей тоже нелегко принимать такое решение, но больше встречаться они не должны.

Они поднялись по эскалатору и вышли к стоянке такси. Осборн на прощанье сказал, в каком отеле остановился. Сообщил, что пробудет там пять дней. Он очень хотел бы увидеть ее еще раз – чтобы как следует попрощаться.

Вера отвернулась. Пол Осборн не был похож на других мужчин. Даже обиженный, уязвленный, он оставался нежным и понимающим. Но нельзя поддаваться слабости. Этому человеку нет места в ее жизни. Иначе нельзя.

– Прости меня, – сказала она, глядя ему в глаза. Потом села в такси, хлопнула дверцей и умчалась прочь.

– Такие вот дела, – пробормотал Осборн самому себе.

* * *

Примерно через час после этого он сидел в кафе где-то возле улицы Сент-Антуан, пытаясь привести в порядок мысли. Если бы не неожиданное решение лететь в Париж, сейчас он уже приземлился бы в лос-анджелесском аэропорту, взял бы такси и ехал к своему дому на берегу океана. Первым делом пришлось бы забрать из приюта собаку, прогуляться по саду, проверить, не забрался ли туда олень, не сжевал ли все розы. А на следующий день – на работу. Все так и произошло бы, не измени он ход событий. Но что сделано, то сделано.

Вера пробудила в его душе какие-то неведомые силы, и это стало главным в его жизни. Все остальное не имело никакого значения – ни настоящее, ни прошлое, ни будущее. Во всяком случае, так казалось Осборну до той минуты, пока он не увидел сидящего неподалеку человека со шрамом.

Среда, 5 октября

Было десять утра, когда Анри Канарак зашел в небольшой бакалейный магазин, находившийся неподалеку от его булочной. Он все еще не забыл про неприятный инцидент в кафе, но за прошедшие два дня ничего не произошло. Канарак стал подумывать, что скорее всего жена и Агнес Демблон правы: американец был или психом, или спутал его с кем-то другим. Канарак взял с полки несколько бутылок минеральной воды и собирался вернуться в пекарню, когда хозяин магазинчика, Дантон Фодор, полуслепой толстяк, внезапно взял его за руку и потянул за собой, в служебную комнатку.

– Что такое? – возмутился Канарак. – Я всегда исправно оплачиваю счета!

– Дело не в этом.

Фодор осмотрелся по сторонам через очки с толстыми стеклами, убедился, что возле кассы нет покупателей. В магазинчике он работал один – и как кассир, и как продавец, и как грузчик, и как сторож.

– Сегодня ко мне заходил мужчина. Частный детектив. У него при себе был рисунок. Ваш портрет.

– Что?! – У Канарака защемило сердце.

– Он всем показывал рисунок. Спрашивал, знают ли они этого человека, то есть вас.

– Надеюсь, вы ему ничего не сказали?

– Разумеется, нет. Я сразу понял: здесь дело нечисто. Он из налогового управления?

– Понятия не имею.

Анри Канарак отвел глаза. Частный детектив? Быстро же он вышел на его след. Каким образом? Канарак встрепенулся.

– А он не сказал, как его имя, из какого он агентства?

Фодор кивнул и выдвинул ящик стола. Достал оттуда визитную карточку, протянул ее Канараку.

– Он просил, чтобы мы ему позвонили, если где-нибудь вас увидим.

– Мы? Кто это «мы»? – с тревогой спросил Канарак.

– Те, кто был в магазине. Он приставал к каждому. К счастью, люди все были нездешние, ни один из них вас не знает. Однако скорее всего сыщик и еще куда-то пошел разузнавать. На вашем месте я бы вел себя поосторожнее.

* * *

Анри Канарак решил, что на работу он не вернется. Ноги его больше там не будет. Изучая визитную карточку, он позвонил в булочную и попросил Агнес.

– Этот американец послал по моему следу частного детектива, – сказал он. – Если в булочной появится сыщик, постарайся говорить с ним сама. Пусть он больше ни с кем не общается. Этого типа зовут… – Канарак снова взглянул на визитную карточку. – Жан Пакар. Работает в фирме «Колб Интернэшнл». Что значит «а что я ему скажу?» – взорвался Канарак. – Скажи, что у вас я уже давно не работаю. Где я живу, ты не знаешь. Посылала, мол, по моему адресу извещение, а его вернули с пометкой «адресат выбыл».

Канарак сказал, что еще позвонит, и повесил трубку.

* * *

Не прошло и часа после этого разговора, а Жан Пакар уже входил в булочную. Владельцы двух близлежащих магазинчиков и один подросток, случайно взглянувший на рисунок, вывели его на этот адрес. Булочная как булочная: торговый зальчик, за ним конторское помещение, а за ним закрытая дверь – скорее всего там расположена сама пекарня.

Пожилая, покупательница заплатила за два батона и повернулась к выходу. Пакар, улыбаясь, предупредительно придержал для нее дверь.

– Merci beacoup,[2]– сказала она.

Пакар кивнул и посмотрел на молоденькую кассиршу. Итак, разыскиваемый человек работает здесь. Это означает, что рисунок никому из служащих булочной и пекарни показывать нельзя. Сразу разнесется весть, что их коллегу разыскивают. Надо каким-нибудь образом раздобыть список всех служащих. Пекарня, судя по всему, небольшая – работает здесь человек десять, максимум пятнадцать. Все они наверняка зарегистрированы в налоговом управлении. Потом с помощью компьютера можно будет установить, кто из них по какому адресу проживает. Десять-пятнадцать человек. Сущая ерунда. Методом исключения он в два счета выйдет на того, кого разыскивает.

Девушка, сидевшая за кассовым аппаратом, была в обтягивающей мини-юбке, туфлях на высоких каблуках. Ноги у нее были длинные, стройные, отлично смотревшиеся в черных сетчатых чулках. Волосы стянуты в узел, в ушах большущие серьги, на лице косметики – на троих хватит. Типичная полудевушка, полуженщина, для которой день – лишь подготовка к ночи, когда начинается самое интересное. Для такой работа кассира – жуткое занудство, способ как-то перебиться в расчете на что-нибудь получше.

– Bonjour,[3]– ослепительно улыбнулся Жан Пакар.