— Да ты на себя посмотри, кто еще тут психованный, — негромко, но веско сказала она и начала выбираться со своего места, на ходу извиняясь перед зачарованно следящими за ней зрителями.

— Не пускайте ее ко мне, — запричитала математичка. — Она хочет на меня напасть!!!

— Да нужна ты мне, мочалка драная. — Маманя выбралась в проход из своего ряда и схватила меня за руку. — Пошли отсюда…

— Одну секундочку, — послышался откуда-то из темноты женский голос. — Я тут перевожу… вы сказали «драная» или «сраная»?

— Вообще-то я сказала «драная», но по зрелом размышлении… — Маманя обернулась и обвела широким взглядом рыдающую математичку, темные ряды и неосвещенную сцену, на которой вперемешку толпились половецкие войска и дружина князя Игоря. — Сраная мочалка на сраном спектакле в сраном театре…

Когда маманя, медленно оглядев зал, снова повернулась к выходу, в дверях уже стояли два сотрудника милиции.

— Вот эти две! *censored*ганят! — гордо поманила милиционеров билетерша и, хотя ошибиться было просто невозможно, для верности показала пальцем.

— Ну, раз уж такое дело, все равно в отделение, — вздохнула маманя, — то и тебе тоже скажу словечко, звезда старая. — Маманя встала на цыпочки, дотянулась до уха билетерши, что-то прошептала ей и пошла навстречу милиционерам: — Забирайте, ребята.

— Так-так, — кивала ей вслед билетерша. — Забирайте! А мы начнем, пожалуй… Все, садитесь, пожалуйста, все на свои места!

Выйдя из зала, маманя остановила милиционеров:

— Пойдемте туда, где есть телефон. Вам срочно надо позвонить, ребята…

Несмотря на рыдания математички, ее заперли в каком-то кабинете вместе с маманей. Однако, когда через десять минут сержант дозвонился куда следовало и отпер дверь, женщины вышли оттуда под ручку, словно подружки. Я скромно сидел на стуле возле двери, сложив руки на коленках, слушал, как где-то наверху вольные половцы вовсю танцуют свои пляски, и мечтал оказаться где-нибудь в Золотой Орде во времена Игоря Святославича. Увидев меня, маманя порылась в сумке, бросила мне номерок и сурово велела дожидаться ее дома, а сама потащила математичку в буфет.

Забрав пальто в раздевалке, я его застегивать не стал, не надел я и шарф. Всю дорогу домой я старательно загребал ногами снег и грыз сосульки, надеясь заработать страшную температуру, однако здоровье меня подвело — я не получил даже насморка.

Но зато по заднице я получил крепко, как только маманя, непривычно пахнущая коньяком и сигаретами, вернулась из театра. В школу я потом не ходил целую неделю, а не был бы отец в Париже, мог бы просидеть дома и целый месяц. Так что тесен-то мир тесен, но Париж все-таки далеко, и это — слава богу.

Помню, как в шестом классе я решил деньги зарабатывать.

На самом деле началось все с одного десятиклассника. Миха Жаров был самым популярным парнем в нашей школе. Огромный, под два метра ростом, добродушный Миха, настоящий медведь, в шестнадцать лет — уже кандидат в мастера спорта по гребле, по нему сохли все девчонки в школе, ему завидовали все пацаны.

И вдруг по школе прокатился слух, что наш кумир, наш герой Миха на зиму устроился работать дворником в своем дворе. На самом деле, конечно, дворником была оформлена его бабка, но именно Миха каждое утро разбрасывал снег. Огромными железными лопатами и ломом он размахивал с такой же легкой непринужденностью, как дети в песочнице машут своими совочками, еще больше накачивая свои огромные плечи, и так уже туго набитые тонно-километрами.

Кого-то другого за такое, наверное, стали бы дразнить, но Михе можно было все.

И у нас в школе как-то сразу круто стало козырять друг перед другом и особенно перед девчонками тем, что ты умеешь зарабатывать.

Не, ну деньги-то для парня — это всегда было важно. Но одно дело, например, играть в трясучку, экономить на школьных завтраках, выпрашивать у мамани полтинник, стырить у отца из бумажника рубль или, когда тебя посылают в магазин за килограммом сметаны, купить всего полкило и заболтать в банку еще пол-литра кефира, сэкономить на этом семьдесят копеек, а потом угощать пирожками одноклассниц. А другое дело, приглашая девчонку в кино, — небрежно обронить: «Я тут зарплату получил, пошли?»

И вот, пока ребята из нашей школы судорожно искали способы зарабатывать деньги, я придумал, что делать!

Буквально полгода назад моя любимая тетка, младшая сестра моей мамани, родила первого ребенка. Роды у нее были довольно поздние, ей было уже за тридцать пять, так что не все там было сахарно, ну и молоко у нее пропало почти сразу.

Чем кормили тогда искусственников? Никаких жидких смесей в Советском Союзе в ту пору и в помине не было, а единственная сухая смесь, продававшаяся в магазинах, была так густо пересыпана сахарным песком, что ее перед разведением обязательно надо было просеивать через мелкие ситечки, продававшиеся где-то в Прибалтике, или часами протирать через капроновые колготки — с полукилограммовой банки этой смеси набиралось граммов двести сахарного песка.

Не знаю, как в других городах, но в Москве для мамаш, у которых пропало молоко, при детских поликлиниках были так называемые молочные кухни. С семи и до десяти утра там по рецепту из поликлиники можно было получить по паре пакетиков специального молока для грудничков, по паре пакетиков кефира и по паре коробочек специального детского творожка. Не просто так получить, а по рецепту, да еще и за деньги, конечно. И вот каждое утро у этих молочных кухонь собирались толпы сонных людей, раскачивающихся на ходу что твои зомби. Беда была в том, что эти молочные кухни работали именно в то самое сладкое утреннее время, когда дети, намотылявшись за ночь, засыпали и молодые родители, надергавшись и осоловев, наконец получали возможность уснуть на часок. Ну, или когда дети только просыпались и начинали мотыляться со свежими силами, то есть дома одних их оставлять было нельзя, а одевать и тащить с собой на мороз, перетаптываться в очереди было невыносимо тяжело. Кухня работала до десяти, но уже к восьми часам рядом со входом собиралась толпа родителей, которые в этом месяце не смогли получить в поликлинике рецепт, и где-то в полдесятого все остатки молока, кефира и творога работницы кухни толкали им по завышенной спеццене, под предлогом того, что срок хранения у продуктов очень маленький. Так что опаздывать было нельзя.

И вот, походив в эту кухню для своей тетки, покрутившись среди осоловевших молодых родителей, я понял, что надо делать. Я начал предлагать самым невыспавшимся бегать на молочную кухню за них. Стандартная пайка на одного ребенка обходилась примерно в 90 копеек в день, лишние 10 копеек все равно погоды никому не делали, а я, набрав пятнадцать клиентов, уже через неделю рубил по полтора рубля в день.

Понятно, что сумки таскать приходилось тяжелые, нужно было рано утром мотаться по всему нашему району, но законные полтора рубля в день этого стоили.

Был у меня еще один дополнительный бонус — когда я звонил в дверь, мне почти всегда открывали молодые мамашки. Видимо, они вскакивали с кровати, а после моего ухода отправлялись досыпать, так что обычно они были одеты в небрежно накинутый халатик или просто появлялись в дверях, набросив какой-нибудь платок на ночнушку, все такие заспанные, все такие теплые, что мое молодое мужчинство просто-таки взлетало. Тем более что у меня перед глазами постоянно были неоспоримые доказательства того, что они трахаются — ведь не от святого же духа они родили, и вечерами я сладко вспоминал, как эти женщины выходили мне навстречу, и представлял, как когда-нибудь, когда подрасту, я какой-нибудь женщине принесу молоко и она скажет мне: «Проходи!»