И тут я его увидела. Высокий парень стоял, прислонившись к колонне, и смотрел прямо на меня. Через плечо перекинут черный пиджак — так обычно стоят модели в журналах мод, — темные вьющиеся волосы, тонкий нос. Вроде ничего, хотя отсюда плохо видно. Он помахал. Я отвела взгляд. Оглянулась: может, он машет кому-то за моей спиной. И тут он с улыбкой пошел ко мне. «Вот блин». Но тут же я подумала: «А почему бы нет? Проучу-ка скотину Пола».

Только когда он подошел совсем близко, я разглядела кожаные штаны.

Единственное, что я знала о кожаных штанах — у меня самой таких не было, — это то, что по телику говорил какой-то сатирик: в таких штанах «хозяйство» как в печке. Вблизи он оказался довольно красивым, но мысль о пупырчатой коже на его яйцах и сморщенном члене, медленно жарящемся в штанах, пересилила, и я нахмурилась.

— ХОТЕЛ БЫ Я ЗНАТЬ, О ЧЕМ ТЫ СЕЙЧАС ДУМАЕШЬ, — заметил он.

Я промолчала: не могла же я ему сказать, что думаю о его гениталиях.

— У ТЕБЯ ТАКОЙ ВИД, КАК БУДТО ТЫ ИЗ ИНОГО МИРА. И ГЛАЗА ОГРОМНЫЕ. БУДТО УМОЛЯЮТ О СПАСЕНИИ. КАК У ПРИНЦЕССЫ, ЗАПЕРТОЙ В БАШНЕ. — Он коснулся моей руки. Я не шелохнулась. — ТАК ОТКУДА ТЫ?

Я не смогла придумать достойный ответ (не могла же я сказать: «Я из Бэнк Топа»?!) и просто начала его целовать. Краем глаза я заметила, что на нас смотрит Дэниел Гейл, и повернулась так, чтобы оказаться к нему спиной.

Да, этот парень умел целоваться. Не то что некоторые — истекают слюной, разевают рот, как кашалоты, и пытаются выбить тебе зубы своими зубами. Нет, этот целовался медленно, с наслаждением. Неплохое начало. Вскоре мы нашли себе уголок, где и пристроились на остаток вечера. Было странно проводить руками по кожаным штанам, и в то же время они вселяли какое-то чувство безопасности, как-то подбадривали. Потому что через кожу не чувствовалось ничего личного, только какие-то выпуклости и складки. Последний медляк я танцевала с ним. Вернее сказать, мы не танцевали, а целовались, медленно поворачиваясь на месте. Наконец зажегся свет. Мы растерянно заморгали, глядя друг на друга. Только тут я поняла, насколько он старше.

На улице, на морозе, его штаны слегка поскрипывали.

— Мы еще увидимся? — послышалось на фоне скрипа кожи. В ушах у меня еще грохотала музыка, и я не сразу поняла, что он спросил.

— Сколько тебе лет? — неожиданно для самой себя спросила я.

Люди расходились — кто компаниями, кто по парам, — обнимались на прощание, что-то кричали, хлопали по крышам припаркованных у тротуара машин. Кто-то под одобрительные возгласы блевал в подворотне.

Он склонил голову и развел руками. Мне показалось, что в свете фонаря я разглядела морщинки возле его глаз.

— А что, это имеет значение?

Имеет ли это значение? Вот точно так же и Пол спросил, когда я пыталась узнать: спал ли с кем-нибудь до меня. И, как оказалось, это очень даже имело значение. Фиговый вопрос, красавчик.

— Дай мне свой номер телефона. Я как-нибудь позвоню.

Он пожал плечами. Вытянул ручку из заднего кармана штанов и записал номер у меня на ладони. Глядя мне в глаза, он не отпускал мою руку.

— Ну, если это для тебя так важно: мне двадцать восемь. — Он покачал головой. — Господи, все равно не понимаю, какое это имеет значение. И кстати, а тебе сколько?

— Я тебе позвоню. — Я высвободила руку. — До встречи.

Я догнала Джулию и Джилли: они ловили такси. Как ни странно, у меня появилось ощущение, будто я что-то кому-то доказала.

«К врачу»! Ага, сейчас!

* * *

Я ходила на танцы в «Клуб механиков» — ничего такого страшного, но получился ужасный скандал. Мне тогда шестнадцать было, и я частенько сбегала потанцевать. Выбрасывала в окошко босоножки и нарядное платье, потом говорила маме, что пойду к Мэгги Фэрбразер. Ее-то матери все время не было дома — пила где-нибудь, и мы могли делать все, что душе угодно. Вот мы и отправлялись в Хэрроп потанцевать. Но однажды попали туда на праздник, и домой я вернулась вся в конфетти: и платье, и в волосах запутались. Я их всю дорогу вычесать пыталась, но все равно кое-что осталось. Мама углядела-таки конфетти на полу, выпорола меня и отправила спать. Она всегда сердитой была и усталой до смерти. Вечно склонится над тазиком, трет белье на стиральной доске, или гладит. И счастья никакого, позор один. Не сумела удержать мужика, построить нормальную семью. Видать, боялась, что и у меня так же будет.

* * *

Я отправилась в Уиган, чтобы убедиться в том, в чем и так не сомневалась.

Было время, кажется, в конце шестидесятых, когда окраины города выглядели как после бомбежки. Мы с бабусей ехали на автобусе, я смотрела в окошко на бесконечные ряды полуразрушенных домов: пустые кирпичные коробки, груды битого кирпича. Иногда попадались пустыри, и только у края тротуара можно было разглядеть остатки ступенек, дичающие садовые цветочки, пробивающиеся среди куч строительного мусора, или квадратик кафельного пола среди глины. А вдалеке — краны с огромными железными ядрами на тросах.

Меня бросало в дрожь от одной мысли об этих страшных ядрах. Это был «прогрессивный период», когда народ старательно загоняли в многоэтажки (не знаю только, как называлось то время, когда всех стали переселять назад в домики).

Вид этих руин всегда наводил на меня ужас. Только когда мы добирались до крытого рынка, я приходила в себя. Бабуся ходила от прилавка к прилавку, болтала с каждым продавцом, спорила о цене. А я задирала голову и смотрела туда, где на железных перекрытиях сидели голуби и заманчиво покачивались вырвавшиеся из чьих-то рук воздушные шарики. Из палатки здоровой пищи доносился запах сарсапарели, имбиря и газировки. Если я хорошо себя вела, то бабуся покупала мне новую ленту. Цвет я выбирала сама.

И теперь я ехала по новому Уигану мимо парков и модных жилищных комплексов с названиями вроде «Лебединый луг» или «Павлиний рай». Изобретательные парни эти риелторы. Через Скоулз, затем по шоссе с односторонним движением, по мосту через реку Дуглас, мимо стадиона Регбийной Лиги, под железнодорожным мостом — дорога Чэпл-лейн. Рекламные щиты божились, что моя жизнь изменится к лучшему, стоит мне только купить новую машину, новые мюсли, новый шампунь — немного же надо для счастья. Я сверилась с атласом дорог, лежащим на сиденье рядом со мной, и свернула наконец на Прентис-роуд.

Такие улицы когда-то были мощеными, но теперь их заасфальтировали. По краям — ряды домов, стоящих плотно один к другому. Знаю я такие дома — их немало в Бэнк Топе. Кирпичные фасады, белые ступеньки, упирающиеся прямо в тротуар, и позади каждого дома дворики, заросшие травой и окруженные стенами в шесть футов с задней калиткой, выходящей на гаревую дорожку. Когда-то на задних двориках были туалеты. В шестидесятые их стали сносить, а заодно и пристроили крошечные кухоньки (до этого кухни были прямо в гостиных). Потом в семидесятых стали активно бороться со смогом — из задних двориков исчезли угольные сараи. В то же время многие превратили, снеся стенку, две комнаты на первом этаже в одну, а разгораживаться стало модно ширмами (столько новых возможностей для зонирования пространства!). Все, что угодно, лишь бы не напоминало викторианскую Англию. (Горазды были даже содрать шторы.)