Глаза капитана расширились. Это ведь ночные кошмары, да? Не может быть, чтобы его люди расстреляли безоружных зэков и скормили тела кишащей в котловане нечисти… Кто-то должен был их остановить… Енин или начальник конторы Ярцев…

Или молодой лейтенант, чью фамилию Енин забыл, но отчего-то помнил, каким было на ощупь его горло…

В смежном помещении зазвенела посуда. Енин повернул голову, как поворачивают ручку проржавелого механизма. В дверном проеме виднелась кухня. Стешка, единственная баба, не депортированная из поселка, пронесла чугунный котелок. Запах жареного мяса защекотал ноздри, слюна закапала на впалый живот капитана. За его, капитанским, столом восседал мерзкий уголовник. Серебров? Золотов?

Золотарев!

Он не просто занял офицерскую кухню, но посмел накинуть на голые плечи китель Енина. Он жрал, урча и пачкая подбородок подливкой. Реагируя на сладкий запах, что-то чужеродное всколыхнулось в капитане. Воспоминания, как разряд тока, прошили мозг. Енин стиснул челюсти, кулаки, поджал пальцы ног, выгнул шею, воздел глаза к матице.

Он шел в тайгу вместе со всем офицерским составом. Проводником был Ярцев. И эта процессия вызывала в капитане безотчетную тревогу, процессия, и искривленные ветви лиственниц, и древесные болячки, и оглушительная тишина леса. Солнечный свет едва пробивался сквозь кроны. А на поляне, которая и была пунктом назначения («Я кое-что обнаружил, – сказал Ярцев, – собирай людей»), блеклые лучи перекрещивались, как шпаги.

Гиблое место. Круги мухоморов. Черные дупла и растерзанные, осыпавшиеся перьями тетерева. И вонь… будто под тонким слоем земли – могильник.

– Сан Саныч… – окликнул Енин Ярцева, вставшего спиной к вохровцам.

– Сан Саныч, – сказал он в пустой комнате спустя недели. И вспомнил причину смутной тревоги. – Сан Саныч, ты почему не хромаешь?

– Она меня вылечила, – ответил из недалекого прошлого Ярцев. – И тебя вылечит…

Енин задрожал на стуле.

Енин окаменел на лесной поляне. Из темноты, хрустя ветками, выскочило что-то темное и, как собака, ринулось на капитана. Закричали его подчиненные. Тени заметались по гнусному пятачку. У деревьев, кажется, были щупальца. Или это то, что пряталось в зарослях, хватало военных. Упавший, пригвожденный к прелой листве Енин увидел Золотарева. Зэк-бригадир оседлал капитана, он смеялся, точно гиена, из пасти торчала черная лоснящаяся пиявка.

– Нет, нет, нет, – прошептал Енин в избе.

«Да, – ответила память ернически. – То был храм, и Золотарев причастил тебя. Чувствуешь, как облатка ползает внутри? А что случилось потом?»

– Нет!

Енин уставился на свои пальцы, на кровь, засохшую под ногтями. Дети тайги, дети Ахерона съели его людей, но одному лейтенанту Енин голыми руками разорвал горло. Большими пальцами добрался до трахеи. Потому что не мог ослушаться приказа.

«Кто приказывал тебе?»

«Золотарев!»

«Яма голосом Золотарева. И пока ты убивал лейтенанта…»

«Не я…»

«Что сделал Золотарев?»

«Он… он… – Енин заплакал от бессилия и посмотрел с ненавистью на жрущего уголовника. – Он совершил акт… совершил надо мной акт…»

«Он тебя изнасиловал», – сказала память. Или тварь, переданная Золотаревым. Енин зажмурился, но продолжал видеть. В поселок они с Ярцевым вернулись вдвоем. И стройка обратилась садистским кошмаром. Каждый день они приносили человеческие жертвы. Каждый день конвоиры расстреливали людей в котловане. Работников цементного завода… зэчек… вольнонаемников… других конвоиров… Завод стал концлагерем для тех, в чьей физической силе Яма пока нуждалась. Ведь они продолжали работать… продолжали копать…

Енин распахнул глаза и попытался встать. Найти свой табельный пистолет и прикончить ублюдка, а после пустить себе пулю в висок.

– Очухался, – заметила вставшая в дверях Стешка.

– Быть того не может. – Золотарев поднялся из-за стола и лениво подошел к Ярцеву. Помимо кителя, на нем были только гражданская фуражка и застиранные портки.

– Че, товарищ капитан, ломает тебя?

«Не отвечай! Притворись загипнотизированным! Наберись сил!»

Бригадир резко выбросил руку и накрыл ею макушку Енина. Ощущение было такое, словно из пальцев Золотарева растут оголенные провода под напряжением. Енин задергался, как на электрическом стуле. Паразит развернулся внутри, и притворяться не понадобилось. Сознание угасло. Тьма заполнила череп. Енин снова забыл: лейтенанта, поляну, свое имя… Золотарев всмотрелся в его потухшие глаза, громко отрыгнул ему в лицо. Прогулялся к полке, напевая:

– Огней так много золотых… на улицах Саратова…

Он снял с полки первую попавшуюся книгу. Для Енина эти сборники были как глоток ленинградского воздуха; зная про насмешки, он возил их с собой из одной дыры в другую.

– Николай Гу-ми-лев, – по слогам прочел бригадир. – «Огненный столп». С ятями, надо же. А в слове «столб» ошибка. – И он подмигнул Стешке: – Вишь, я грамотный. На. – Он ткнул книгу Енину. Капитан покорно взял ее. На безмятежном лице высыхал пот. – Читай вслух.

Енин открыл книгу наугад.

– Я долго шел по коридорам, кругом, как враг, таилась тишь. На пришлеца враждебным взором…

– Дуня! Подь сюда.

– Смотрели статуи из ниш…

– Дунька! – Золотарев сел напротив Енина и стянул до щиколоток портки. На его бедре синела наколка – гора черепов. – Ты читай, читай.

– В угрюмом сне застыли вещи. Был странен серый полумрак.

– Вещи, – тихо повторил Золотарев, разминая в пальцах член. – Молотки и клещи, мля.

– …мой взор горящий был смущен едва заметною фигурой в тени столпившихся колонн…

Дуня, самая молодая и привлекательная из зэчек, проскользнула в комнату. Она была полностью обнажена, но капитан Енин не уделил этому факту ни секунды внимания.

– Коза голожопая, – сплюнула Стешка и ушла к печи.

– Мерзко крался шепот хриплый: «Ты сам пришел сюда, ты мой!»

– На, – помахал твердеющим членом Золотарев.

Дуня покорно опустилась на колени. Как и Енин, она не могла сопротивляться Золотареву и тьме, которую Золотарев в ней поселил. Спину и бока молодой женщины покрывали глубокие царапины, на тощих ягодицах краснели следы от укусов.

– Мгновенья страшные бежали, и наплывала полумгла…

Дуня зачмокала ртом. Золотарев закинул руки за затылок.

– Хорошо-то, матушка, как.

– И бледный ужас повторяли бесчисленные зеркала.

Глава 7

Добраться до Якутска было половиной дела. Выяснилось, что корабль в Яму отплывает только завтра. Глеб, контуженный двенадцатичасовым перелетом и разницей в часовых поясах, пошатался по пристани и, вздохнув, отправился в город.

Вечная мерзлота встретила духотой и двадцативосьмиградусной температурой. Ни ветерка, воздух сухой, знойный и плотный, хоть на хлеб намазывай. Пришлось стянуть куртку. Не верилось, что еще утром он похмелялся в Москве.

Якутск был большим пыльным селом, глухоманью. Русская Церковь Азатота в годы войны частично вышла из подполья, но в Белокаменной ее адепты не бросались в глаза. Здесь же Глеб за час насчитал пяток богомольцев, бледных последователей «вечно жующего султана демонов» с характерными спиралями