— Ну, в таком случае, — говорит он Руби, — решение, похоже, принимать вам с мамой.

Я снова думаю о своей матери — пытаюсь представить ее в этой ситуации и, что еще важнее, как она отреагировала бы на попустительское поведение Ника как отца. «Домашние хлопоты будут на тебе», — отдается у меня в ушах ее голос. Затем я испускаю тяжкий вздох всех матерей и сдаюсь:

— Обещание есть обещание. Пусть будет Шарпей.

— Ура! — восклицает Руби и вприпрыжку несется к кассам.

— Ура! — откликается эхом Фрэнк, когда они с отцом идут следом за ней.

— Но никакой помады, — говорю я, теперь уже сама себе, совсем как моя мать. — И вы наденете водолазку, юная леди. Или так, или никак.

Позднее в тот вечер, когда дети наконец лежат в постелях, я смотрю в наш календарь и обнаруживаю, что завтра Руби — «особый помощник» в своем начальном классе. Это великолепная новость для Руби: согласно распечатке об «особых помощниках», она будет кормить живущих в классе золотых рыбок, выберет книжку для часа чтения и встанет первой в ряду на игровой площадке. К сожалению, это также отмечает мою очередь обеспечить здоровый и вкусный перекус для шестнадцати детей, причем ни под каким видом не содержащий арахиса или лесных орехов из-за смертельной аллергии в классе и тем самым исключающий практически все, что может оказаться под рукой дома.

Я вполголоса бормочу проклятия, недоумевая, как это я проглядела слова «особый помощник», всего две недели назад подчеркнутые люминесцентно-оранжевым маркером.

— Будешь Напу или Рону? — спрашивает Ник, держа в руках по бутылке.

Я указываю на вино с берегов Роны и издаю еще один раздраженный звук, обращенный к календарю, пока Ник возвращает Напу на винный стеллаж и роется в ящике в поисках штопора.

— Что такое? — спрашивает он.

— Завтра Руби — «особый помощник»... в школе.

— И что?

— А то, что мы должны принести перекус, — отвечаю я, используя местоимение «мы», хотя данное задание ложится полностью на меня и ложилось, даже когда я работала. К несчастью, я больше не могу спрятаться за своей работой, что всегда позволяло слегка занизить ожидания.

— Так в чем проблема? — спрашивает он, совершенно не понимая.

— У нас пустые полки, — говорю я.

— Да ладно, — беспечно заявляет Ник. — Я уверен, что-нибудь там есть.

— Правда нет, — говорю я, думая о сборных обеде и ужине, приготовленных мной сегодня из разных остатков истекшей недели.

Ник откупоривает бутылку, наливает два бокала, а затем идет к буфету.

С довольным возгласом он вытаскивает запечатанный пакет «Ореос» — одно из множества моих греховных удовольствий.

— «Ореос»? — говорю я.

— Ну да. «Ореос». Чего проще — печенье и молоко. Старый школьный перекус.

Качая головой, я размышляю о бодрящей свободе мужчины, отца думать, что «Ореос» можно принести в качестве перекуса в любую школу или общество, не говоря о перекусе для класса.

— Не подойдет по многим показателям! — Я даже изумляюсь. — Разве ты не врач? Это все равно что дочери священника заниматься сексом. Или ребенку сапожника босиком гулять по городу.

— Да ладно тебе. Дети любят «Ореос». Кроме того, твоя аналогия хромает: я не стоматолог, а пластический хирург.

— Хорошо. «Ореос» не подходит.

— Почему?

— Во-первых, я уверена, в нем есть арахис, — говорю я, пробегая глазами состав. — Во-вторых, в нем полно сахара. Кроме того, это не домашнее печенье. И выдать его за домашнее не получится — вид не тот... Ты хоть представляешь, что остальные матери скажут за моей спиной, если я принесу «Ореос»?

Ник подает мне бокал, пока я продолжаю свою игривую болтовню.

— Меня станут избегать до конца года. И в ближайшие годы. Я с таким же успехом могу прийти туда, закурить и, грязно ругнувшись, сказать, что «Ореос» — это самое то... Будет нажата клавиша «отвечают все», и уж они всласть поработают языками.

Ник с усмешкой говорит:

— Эти матери действительно настолько склонны осуждать других?

— Некоторые из них, — отвечаю я. — Больше, чем ты себе представляешь.

— А тебе не все ли равно? — спрашивает Ник.

Я пожимаю плечами: в этом и заключается суть вопроса. Мне не хочется переживать из-за таких банальностей. Я не желаю зацикливаться на том, что думают обо мне люди, но мне не все равно. Особенно в последнее время.

Словно по заказу, звонит телефон, и я вижу на дисплее имя Эйприл. Эйприл — моя вторая лучшая, после Кейт, подруга и, без сомнения, моя повседневная мама-подруга, так как при общении с ней я в основном чувствую себя неполноценной. Она делает это не нарочно, но она такая идеальная. Дома у нее идеальный порядок, дети воспитанные и хорошо одетые, ее фотоальбомы и тетради с вырезками постоянно ведутся и пополняются великолепными черно-белыми фотографиями (разумеется, сделанными ею самой). Она все делает правильно — особенно то, что касается ее детей, — от питания до поиска лучших частных школ (и требования лучшего учителя в такой школе). Она все это читает и изучает и искренне готова поделиться любой информацией со мной и с любым желающим, особенно когда в основе ее лежит нечто неприятное. Бутылка для воды имеет повышенное содержание свинца? Подозрительный мужчина за рулем белого фургона разъезжает по кварталу? Новые исследования связывают вакцинацию с аутизмом? Она первой донесет до тебя эту сенсацию. К несчастью для меня, ее дочь Оливия на год старше Руби и ходит сейчас в детский сад при другой школе («Лонгмер-Кантри-Дэй», разумеется, лучшей в городе); в противном случае Эйприл напомнила бы мне о моих обязанностях с перекусом.

— Это Эйприл, — говорю я Нику. — Давай спросим ее насчет «Ореос».

Ник закатывает глаза, когда я беру телефон и отвечаю.

Эйприл немедленно пускается в извинения, что звонит слишком поздно, — так она начинает практически любой разговор. Обычно она сразу оговаривается: «Я знаю, что время совсем неподходящее», — и это интересно, так как я никогда не слышала и не была свидетелем ее трудностей с укладыванием детей спать, с купанием или кормлением — этими изматывающими ритуалами, выводящими из строя менее стойких матерей. Уж во всяком случае она приучила своих детей не ныть и не перебивать ее, когда она разговаривает по телефону. По правде говоря, Оливия — единственный ребенок на моей памяти, употребляющий слово «пардон».

— Да я бы не сказала, что у нас тут шквал звонков, — успокаиваю я (зная, что после восьми часов Эйприл никогда не звонит, а сейчас без пяти восемь). Затем, прежде чем она пускается в пространный разговор, я говорю: — Один маленький вопрос к тебе. Завтра я должна нести перекус в класс Руби. Единственное, что есть у нас в буфете, — это «Ореос». Как думаешь, сойдет?

Я переключаю телефон на громкую связь, но на том конце царит молчание.