Если б эти милые леди-цветочницы знали, как он устал от тюльпанов, маргариток… а от роз его просто тошнит. Венки и букеты на свадьбах и на похоронах, на Пасху и на Рождество! Он начал ненавидеть женщин, потому что они ассоциировались в его сознании с цветочным запахом.

Однако мысли о женщинах возбудили его плоть. Причем настолько, что он вскочил с кресла и принялся расхаживать по комнате. Он многое смог преодолеть в себе, кроме элементарных физических потребностей. Воздержание давалось ему с трудом. Когда местные дамы помогали пастырю перетаскивать тяжелые коробки с пожертвованиями для бедняков — одеждой и кухонной утварью — или украшали этими чертовыми цветами алтарь, он впивался взглядом в их соблазнительно изогнутые тела, а в особенности в округлости бедер, столь манящие. А выслушивая их торопливый шепот во время исповеди, он представлял, как шевелятся их губки, и жаждал впиться в них поцелуем и проникнуть еще дальше.

Не усталость физическая и моральная на ниве трудов во имя господне, хотя и она была велика, заставляла его мечтать о положенном ему ежегодно почти трехмесячном отпуске, а борьба с собственной слабостью. А до той поры он был обязан поддерживать себя в форме.

Преподобный редко пользовался автомобилем, предпочитая пешком навещать прихожан, а также сирых и нуждающихся в ободряющем слове, соблюдал недельной продолжительности церковные бдения, которые укрепляли веру как в нем самом, так и в людях, пожелавших присоединиться к нему. В период этих семидневных испытаний он большей частью проводил время молча, сидя в темноте, воображая себя первобытным человеком. Ему казалось, что он заключен в пещеру, сырую и без проблеска света, и только глас господень укажет, как найти выход из лабиринта. Такой дискомфорт создавал резкий контраст с житейскими удобствами до начала бдений и обострял чувство радости при возвращении к привычному образу жизни.

Отец Уитни проследовал к шкафу и распахнул дверцы, ощупал пальцами предметы его официального церковного одеяния — две рясы, две элегантные ризы, накрахмаленные стихари разных расцветок для соответствующих служб — красные, зеленые, белые и пурпурные. Пояса свешивались с крючков, укрепленных на задней стороне дверцы. Имитирующие простую веревку, они, однако, стоили немалых денег. Его пальцы прикоснулись к ним, проверяя их податливую мягкость. Все было в порядке и на своих местах, как он оставил, уходя из комнаты в прошлую полночь.

Затем он протянул руку к дверце крохотного чулана, где хранилось кое-что нежелательное для постороннего взгляда. Дверца почему-то оказалась незапертой. Это его смутило. Уитни заглянул внутрь и с облегчением убедился, что и здесь вроде бы ничего не тронуто. Он был уверен, что тщательно запер чулан в последний раз, когда пользовался им, однако теперь его одолевали сомнения. Он посетовал на свою рассеянность. Надо быть бдительным и постоянно перепроверять себя.

Возвратившись на свое место за столом, он извлек из ящика пакет с полезной смесью — кураги, изюма и орехов кешью, — еженедельная порция, которой он запасался, платя со скидкой как постоянный покупатель, в «Лавке здоровья» в Беверли-Фармз. Хотя продавщица, девчонка-подросток с милыми косичками, никогда еще не посещала его церковь, она почему-то угадала в нем священника, обращалась к нему «святой отец», заворачивая покупку и опуская ее в его распахнутый портфель коричневой кожи, а провожала преподобного улыбочкой, где белела меж неровных зубок неизменная жвачка.

Ему нравилось все вместе — и почтительное отношение, и улыбка, и девичий голосок. Он чувствовал себя счастливым от того, что может по-отечески вносить радость в юные, невинные души.

Он достал из пакета орех и медленно стал жевать, постепенно начиная ощущать его вкус. Секретарь оставил ему внушительную стопу посланий, полученных днем, и каждое требовало ответа.

Прихожанин просил включить в молитвенный список члена его семьи. Молодежный комитет рассчитывал на согласие отца Уитни выделить некую толику из церковных фондов на экскурсию в Бостон. Нужно было просмотреть отчет Комитета по градостроительству и землеустройству, инспектирующего положение с вредными отбросами на близлежащей фабрике, и еще множество просьб, оповещений и приглашений. Церковь Святого Духа была своеобразным правительством на отведенной ей территории, а преподобный Уитни, служа господу, занимал как бы еще и мирскую должность его премьер-министра. Никто не надеялся, что он даст ответ или как-то прореагирует уже сегодня, но загодя просматривать документы, чтобы иметь время над ними подумать, вошло у него в привычку. Меньше всего он хотел обидеть кого-то из прихожан необдуманным отказом или случайным недосмотром.

Уитни раскрыл ежедневник со своим недельным расписанием. Все предстоящие встречи и беседы заносились туда, и порядок, как и время, был пунктуально рассчитан. Хоуп Лоуренс и Джек Кэбот придут на третью, заключительную, беседу перед бракосочетанием в четверг. Это будет сложная встреча, и как она пройдет, во многом зависело от отца Уитни.

Преподобный откинулся в кресле и снова сомкнул руки на затылке, считая, что так кровь лучше поступает к мозгу. К сожалению, Джек не проявляет интереса к религии. Хоуп — наоборот. Она набожна, покорна, робка, подвержена влиянию сильной личности. Она из тех слабых натур, что господь во множестве выпускает в мир, позволяя им подвергаться всяческим искушениям. Но не отцу Уитни судить умысел господень. Жизнь бедной девочки была полна страданий. Через страдания, хлебнув их вволю, она пришла к вере и в лоне церкви обрела новую и настоящую жизнь.

«Вера спасла меня от самой себя, — заявила она. — Только в вере я обрела необходимую мне твердость».

Как хорошо понимал ее преподобный Уитни! Его беспокоило только ее чрезмерное пуританство. Больно было слышать, как она истязает себя за еще не совершенные, а лишь воображаемые грехи. Он старался внушить ей, что господь милостив, но она оставалась глуха к его увещеваниям.

Его миссия быть в качестве советника пары, намеревавшейся вступить в брак, в этом случае оказалась непростой. Уж слишком велики были различия в характерах будущих супругов, чтобы вселить в них надежду, что церковный обряд сгладит эти противоречия. И Джеку, и Хоуп требовалось уверовать друг в друга, каждому отказаться от своего прошлого и простить то, что в нем было греховного. И ему принять ее фанатичную веру в господа, а ей смириться с его исполненным иронии агностицизмом. Конечно, и от такой пары в будущем могли родиться достойные, верующие детишки. Но преподобного Уитни беспокоило, что Джек может отвратить жену от ревностной веры и тем самым уведет из стада очень полезную овцу.

И еще ему очень хотелось дать понять Хоуп, что в своем исповедническом рвении она должна соблюдать осторожность.

В этой замкнутой общине, в привилегированном узком мирке, где он служил, исполняя волю господню, все вступавшие в брак пары подчинялись издавна установленным правилам, как бы они ни относились к ним — с уважением или презрением. Отец невесты оплачивал церемонию, обеспечивал заполнение заранее зарезервированных мест в церкви гостями, зато получал право и удовольствие проводить дочь по проходу к алтарю, вручая ее невинность будущему супругу, чью похоть освящал обрядом сам господь.