— Да, понимаю.

— И ты будешь терпеть?

— Да.

Я плакала в подушку, когда он уходил с ночёвкой то к одной, то к другой. Понимала, что с ними только секс, а со мной "семья". Но хотела ли я тогда такой " семьи"? Нет. Хотела ли я быть с ним? Да. Плата за мою любовь была высокой.

— Брось меня, Вик. Я сам не смогу уйти, — сказал мне как-то Сашка в подпитии.

Мне было больно смотреть на шатающегося парня, которого боготворила. На его пьяные, как-будто плавающие, глазки. Он рушил свою жизнь на моих глазах. А я добровольно летела с ним в пропасть. Что-то в ту секунду переломилось и, сама не ожидая от себя, пошла собирать вещи.

Сашка сидел на диване и смотрел, как я молча складываю свои футболки, трусики, носки, тапочки. Когда вышла с собранной косметичкой из ванной, то увидела, что он спит. Он просто уснул. Обида захлестнула с огромной силой. Я стояла над ним и смотрела на любимое лицо, на губы, которые целовала, на руки, которые обнимали. Слеза скатилась по щеке и упала ему на лоб.

Я стерла ее и накрыла Сашу пледом. Поцеловала в лоб и вышла из квартиры, оставив ключи в почтовом ящике.

Так, восемь лет назад, я обрела свободу с обрезанными крыльями. Физически я была не с ним, но он не уходил из моей головы ни на минуту. Каждый день просыпалась с мыслями о нем, засыпала, думая, что мне так не хватает его объятий, тепла и ласки. Про слезы в подушку не буду упоминать, так как это часть исцеления, через который уверенно стала проходить.

Шли годы и я научилась жить с болью. У меня появился парень. Потом второй, третий…Я осознавала, что веду себя с ними так же, как когда-то Сашка вел себя с девушкам, вел себя со мной. Свидания, кино, букеты, конфеты. А потом, когда уже начиналось близкое общение, то просто блокировала на телефоне или писала, что нам не по пути. Все они были одноразовыми. Не знаю, что искала, но не любви, а его. Сашку.

Одним зимним вечером, когда пришла после очередного свидания, мне позвонил знакомый и стал кричать что-то нечленораздельное в телефон:

— Да не тараторь ты, Дылда. Скажи нормально, что случилось? — резко оборвала его.

Тогда Дылда выдохнул и стал срывающимся голосом говорить:

— Вик, прости, я не знаю, как так вышло. Вик, что делать-то? Сашка отъехал по ходу.

— Что за бред? Ты что принял? — спросила с улыбкой, но в душе начинало подниматься непонятное чувство.

Не тревога. Отчаяние? Безысходность? Я не понимала.

— Да мы с ним вместе, того, приняли. Я не знаю, что делать. Он лежит весь синий и какой-то твёрдый. Что делать-то?

Что делать? Я медик, понимала, что это действительно конец, но душа отказывалась верить.

— Адрес. Я вызову скорую и приеду.

Всё было как во сне. Приехала быстрее скорой и зашла в квартиру. Дылды уже не было внутри, что и понятно, но он оставил открытой дверь. Я зашла тихо, как будто боялась потревожить Сашкин сон. В квартире был какой-то странный, чужой запах. Тогда подумала, что так могут пахнуть отчаяние и одиночество.

Зайдя в нашу бывшую спальню, увидела его на полу. Он лежал такой спокойный, умиротворенный. На руке не снятый жгут, из вены торчал пустой шприц. Голубые глаза смотрели куда-то сквозь время и пространство.

— Сашка, — прошептала и сползла вниз по стенке на пол рядом с ним.

Я держала его холодную руку и смотрела в глаза. Мне надо было их закрыть, но не хватало сил для простого движения. Казалось, что закрой их, то он и вправду умрёт, а так он просто лежит и сочиняет новую песню, как когда-то, когда мы были вместе.

Не знаю, сколько просидела так, но медики, появившиеся в квартире, вывели меня из оцепенения.

Вопросы, вопросы. Потом полиция и снова вопросы, вопросы. Всё сухо и формально. А он лежал под белой простыней. Кто-то сделал это за меня. Закрыл ему веки. На всегда.

Когда проносили его тело мимо, то меня как-будто выключили. Как мне рассказывали потом в скорой, я бросилась к носилкам и стала кричать, что он живой и надо реанимировать. Сорвала простыню и начала делать массаж сердца и искусственное дыхание. Меня оттаскивали от него трое полицейских и только когда врач сделал укол, обмякла и его смогли унести.

Прошло уже несколько лет. Я убрала все вещи, которые напоминали о нем, перестала общаться с теми, кто напоминал о нем, бывать в " наших" местах, прошла терапию, но эта коробка…Я смотрю на наши фото, на которых мы такие счастливые и это рвет меня на части. До сих пор не понимаю, мне хуже без него, чем с ним или наоборот?

Детская сказка

Алла с трудом открыла глаза и ощутила, как тошнота подкатила к горлу. Глаза удавалось держать открытыми, прилагая зверские усилия, как казалось на тот момент.

Приглушенный свет в реанимационной палате глаза хоть и не резал, но всё равно казался неимоверно ярким. Голова раскалывалась. Женщина провела сухим языком по таким же сухим губам. Как же хотелось пить. Алла попыталась было позвать кого-то, но поняла, что больше слабого сипения, выдать ничего не получается.

К рукам присобачены капельницы, какие-то проводочки, мерзко пищащий аппарат над кроватью. Где-то должна быть кнопка вызова персонала. Она это точно знала. Свежи ещё воспоминания о том времени, когда бабушка так же лежала в похожей палате. Но где же искать эту кнопку?

Тут Аллу как-будто ударило током. Аппарат над головой стал страшно пищать. Она резко схватилась за живот. Нет, только не это….

Стон вырвался наружу и повис где-то высоко над потолком. Слезы сразу же полились из глаз. Откуда только взялась жидкость в организме на них?

Алла закусила губу, но жуткий рёв всё равно преодолел эту преграду.

Живот пропал. Ее заметный, аккуратный и любимый животик. Она уже чувствовала движения малыша,