Подвинул к себе поднос с ужином. Нервы уже совсем расшатались. Он приказал заваривать вместо чая и кофе успокоительный отвар из трав. Налил в чашку с профилем Марии-Терезии пряную жидкость, попытался сбить ее горечь кусочками колбаски, рокфора и снова пил отвар, пока не почувствовал, как притупляются чувства и приближается долгожданный сон.

Утром проснулся от яркого света, который бил в лицо: вчера не зашторил окно, уснул в кресле. Теперь целый день не избавиться от тяжести в голове. Автоматически, по многолетней привычке, бросил взгляд на календарь: 6 февраля 1938 года, 10 часов утра — часы хрипло принялись отбивать время. Через два часа приедет Дворник…

Дворник долго молча и пристально рассматривал своего ученика. Когда они познакомились, Курту было двенадцать лет. Все такой же церемонный, с нерешительным выражением лица, мягким и робким взглядом, тихим голосом. «Зря он отказался от духовной карьеры, — подумал Дворник, — у него внешность пастыря, но не канцлера. И политик он слабый. Во всяком случае, для нынешней сложной ситуации. Говорить с ним будет трудно», — заключил.

От знакомства с семьей и домочадцами канцлера, от угощения за вторым завтраком профессор утомился и предложил Шушнигу выйти на воздух. Хорошо скрипел снег под ногами, белые скульптуры антик казались вылепленными из снега.

— Ваше превосходительство, — официально начал Дворник, когда они вышли на пустынную аллею, — я слишком стар, чтобы брать на себя смелость попусту тревожить вас… К тому же путь до Вены оказался более тяжел, чем в прежние годы. Но цель моего визита стоит моих трудностей и вашего внимания. Ваша страна и мое отечество оказались перед общей опасностью… Европейские политики, увы, считают конфликт, ведущий к агрессии, чисто идейным. Примите национал-социалистскую веру, говорят иные из них, и ваш суверенитет останется с вами. Однако происходящее — вовсе не конфликт убеждений, духовное ренегатство не спасет наши страны. Все это лишь повод… Неужели у нас так мало сил, чтобы предотвратить опасность?

— Вы хотите уговорить меня отдать Вену без единого выстрела, лишь бы не страдала Европа? — тихо спросил Шушниг.

— Отнюдь… Я предлагаю порассуждать. А так ли реальна сила Гитлера? Экономика Германии сейчас плоха. В апреле прошлого года Шахт доложил Гитлеру, что продолжение политики вооружений и четырехлетнего плана поставлено под вопрос. В стране сырье исчерпано, а поставки из-за границы недостаточны. Потребности же растут. Плохо с продуктами, в Германии частично введены карточки, а промышленные товары, как и целый ряд продовольственных, например, сливочное масло, выдаются по специальным спискам, утвержденным партийными функционерами. Если так же пойдет дальше, не исключено, что в стране начнутся антигитлеровские выступления, в конце концов, подорвется вера в Гитлера, а вся его политика пока — это чистая вера. Знаю, Гитлер распорядился продавать валютные активы за рубежом. Сейчас зарубежные вклады Германии едва-едва покрывают расходы на содержание посольств и представительств. Продажа заграничных активов — экстраординарная мера. Гитлер прибегнул и к ней. Значит, дела Германии не так хороши, а позиции не так сильны, как все это хотелось бы представить. Гитлер — банкрот.

— Вот он и начнет войну, — тихим голосом ответил Шушниг. У Шушнига были данные, и он свято верил в них — 1 сентября Гитлер нападет на СССР. Если так, Гитлеру не до Австрии, тем паче — не до Чехословакии. Очевидно, он рассчитывает, что ему помогут поляки, откроют свои границы и пропустят войска. Австрии же нужно только не уступить, не отступить — продержаться до 1 сентября…

Шушниг уже подсчитал, сколько сил потребует у Гитлера подготовка к столь большой войне, какая огромная концентрация ресурсов, обширная мобилизация… До локальных ли тут войн?! А пропаганда? Явно отвлекающий маневр, на которые мастак доктор Геббельс.

Дворник пристально смотрел в лицо канцлера.

— С кем же начнется эта война? С Чехословакией, Францией, Россией? В таком случае вспомните хотя бы опыт Наполеона, Курт. Прежде чем форсировать Неман, он покорил Европу: Испанию, Германию, Пруссию, Польшу, Австрию… Вам ничего не показывает историческая параллель? А Гитлер тщательно анализирует ее. Понимает, что для успешной войны с русскими ему необходимы ресурсы, которых у него нет. Но они есть у других европейских стран… Кто знает, может быть, Гитлер рассчитывает не только подчинить себе экономику соседей, но и поставить под свои знамена их армии. Вы согласитесь служить военной машине рейха? Просто так, во имя гибели большевистской идеи отдать Берлину австрийский национальный доход и австрийских юношей? И вас не будут тревожить по ночам души русских, погибших вместе со своей идеей? Вы христианин, Курт!

Шушниг молчал, думая о предстоящей через неделю встрече с Гитлером в Берхтесгадене: «Вот о чем Гитлер будет говорить со мной… Теперь я убежден в своей догадке… Я соглашусь и на поставки, и на мобилизацию, лишь бы он оставил Австрию в покое. Главное — получить гарантии, что военный союз на время войны с Россией останется только военным союзом. Военный союз — это не аншлюс».

— Конечно, я по-христиански скорблю об участи русских. Но они отвергли бога, и их судьба, очевидно, предрешена, — мягко заговорил Шушниг. — Небо карает грешных. Однако скорбя о невинно убиенных, прежде всего я должен думать о своем народе. Почему бы мне и президенту Бенешу не выслушать Гитлера? Скажи он прямо, чего он хочет…

Я имею в виду конечные цели… Можно же найти некую приемлемую для всех общность.

— Вы полагаете? — резко спросил Дворник, не ожидал он подобной бесхребетности от канцлера Австрии. — Может быть, разумнее нам сплотиться в борьбе с общим злом? Чехам и австрийцам?

— У Чехословакии союзный договор с СССР и Францией. Есть ли смысл Бенешу искать опоры еще и в Австрии? — с сомнением спросил Шушниг.

«Боже мой, — подумал Дворник, — он в своем великоавстрийском шовинизме даже не понимает, что это ему предлагается опора…»

— Смысл есть в любом антинацистском пакте! — в сердцах воскликнул профессор. — Что же касается ваших попыток договориться с Гитлером… — Дворник усмехнулся. — Разве речь об опоре! Речь о совместных действиях…

«Каких? — горько подумал Шушниг, но смолчал. — Боже, нужно только продержаться до первого сентября, дождаться, когда Гитлер увязнет в скифских степях… И что Бенешу равняться со мной! Бенеш рискует всего лишь районом, я — всем государством. Нет, мы с Бенешем не поймем друг друга. Судеты!.. Если бы в ультиматуме Зейсс-Инкварта речь шла, допустим, только о Штирии, я отдал бы, чтобы спасти целое. Отдал же я Муссолини Южный Тироль и тем получил покровительство итальянцев. Кто знает, уступи Бенеш Судеты Германии, Гитлер мог бы предоставить чехам ряд гарантий. Разумеется, если чехи откажутся от помощи Франции, и главное — СССР. Вот причина, по которой я легко откажусь от предложений Дворника».

— Договариваясь с вашим президентом, — сказал Шушниг решительно, — я буду вынужден вступить — в коалицию, где уже участвуют Блюм и Сталин. Вряд ли я буду понят. Это нетрадиционно.

— Отчего же… — возразил Дворник. — Это достойно: получить сильных союзников. Когда речь идет о жизни и смерти, незачем лезть в идейные тонкости и продолжать проклинать большевиков — к тому же подобный способ общения с Россией давно вышел из употребления. Настоятель Кентеберийского собора…