После “потери” кабана последовало двое суток затишья, во время которых я ни слова не проронила относительно этой темы, хотя с каждым часом тишины всё больше и больше утверждалась в мысли о том, что мы бездумно потеряли бесценное в эту пору года мясо. Ночью, предшествующей третьим суткам тишины, братья явились на порог нашего дома с тремя десятикилограммовыми мешками: соль, сахар и рис. Ликторы обнаружили пропажу практически сразу: начались массовые обыски населения, но до сих пор они так ничего и не нашли.

Мы всё закопали. О том, насколько это было безумно опасно, я не видела смысла говорить Эльфрику. Даже когда помогала ему закапывать в нашем лазе деревянный бесшовный ящик, в который не смог бы проникнуть ни единый микроорганизм, и в который мы, в итоге, уложили все три мешка. Теперь же ликторам явно было не до пропажи. За стенами Кантона что-то происходило, внутри Кантона был объявлен комендантский час и пока люди сидели в своих домах, словно запертые в собственных муравейниках насекомые, все ликторы стянулись на стену, на которой с устрашающей частотой звучали пулемётные очереди – ликторы от кого-то или от чего-то отстреливались.

Тот факт, что дорога в лес нам отныне и неизвестно насколько закрыта, мы даже не обсуждали – подобное было понятно без лишних слов. Как и тот факт, что наш тоннель, ведущий за стены Кантона, может крыть в себе бо́льшую опасность, чем нам хотелось бы признавать. Если те существа найдут его, если они воспользуются им – под угрозой окажемся не только мы, но весь Кантон. Опасность, о которой не подозревает никто, кроме нас. Скрытое знание, которое может стать фатальным для тысяч человеческих жизней. Лучший вариант: избавиться от тоннеля, но единственный вариант избавления от него – обвал потолка, что в данном случае недопустимо, если мы не хотим навсегда лишить себя возможности выхода за пределы Кантона и одновременно показать находящимся за стеной существам путь к нашему подвалу. Поэтому мы решили, что лучшим решением будет решение переждать. Будем сидеть как мыши под веником и дожидаться, когда волки соизволят уйти. О том, что с нами будет в случае, если они не уйдут, никто из нас не хотел ни говорить, ни даже думать. Пока что. Пока что у нас было о чём думать и о чём заботиться.

Рис, сахар и соль мы откопали первыми, достав их из земли вместе с бесшовным ящиком, на который я уже сейчас смотрела как на недурной товар, который можно спихнуть пекарю взамен на десяток буханок свежего хлеба или молочнику взамен на литров десять козьего молока.

Сразу после ящика мы принялись откапывать самогон.

В тусклом тёплом свете “летучей мыши” подземный мрак не рассеивался, а, казалось, наоборот сгущался вокруг нас. Запах сырой земли и пыль забивали нос, наши смешные лопаты с деревянными рукоятками длиной всего в тридцать сантиметров то и дело врезались своими тупыми полотнами в крупные и мелкие камни, которых здесь, казалось, было больше, чем песка, из-за чего работать тихо у нас практически не получалось. Я то и дело вглядывалась в мрак тоннеля, на кончике языка которого мы с Эльфриком копошились, словно спятившие муравьи, и прислушивалась к эху, отлетающему от наших лопат вглубь горла когда-то спасительной, ныне же пугающей темноты, однако ничего, кроме нашего собственного присутствия, не улавливала. Но тишина меня не успокаивала, а только больше нагнетала. Что-то в ней было зловещее, предзнаменующее тяжелые времена.

Мы начали работу в тоннеле сразу после полуночи. Откопав припасы и переместив их на поверхность подвала, мы аккуратно закрыли земляную крышку, ведущую в лаз, и еще минут десять ровняли поверхность, рассыпая под ногами ту кучу земли, которую переместили сюда из тоннеля. Люк в подвальном полу и прежде было не вычлинить взглядом, сейчас же от его существования и вовсе ничего не осталось: земля легла ровно, хорошо утрамбовалась и теперь представляла собой, ни больше ни меньше, естественную поверхность любого стандартного подвала. Единственное, над чем нам оставалось подумать, так это над тем, куда именно перенести откопанные припасы, потому как если ликторы начнут шарить по домам жителей, первым делом они, что совершенно очевидно, обдерут именно те подвалы, в которых, теоретически, могут храниться продовольственные запасы, и в которых, по факту, в большинстве своём нельзя найти ничего съестного, если не считать съестными объектами крыс, мышей и тараканов. Благо долго размышлять о месте хранения нам не пришлось – Дельфина подсказала нам вариант, лучше которого, пожалуй, нам было не найти.

Уже спустя полчаса мы составили всё откопанное и еще дюжину закатанных Дельфиной банок с ланью на полузакрытом шибере в камине (*Шибер – заслонка, устанавливаемая в дымовой трубе чуть выше хайла). Этот шибер намеренно был исполнен в нестандартных габаритах. Прочный, литой чугун обещал выдержать вес возложенной нами на него ответственности, но Эльфрик всё равно благоразумно решил перестраховаться и на всякий случай перемотал мешки прочной бечёвкой, после чего подвязал их к трубе, когда-то давно вмонтированной в дымоход им же как раз для подобных случаев.

Спустя неделю ликторы зачистили все подвалы в Кантоне. Под крышей нашего дома ни оружия, ни съестных припасов, доступных к изъятию, обнаружено не было. Каждому из нас был выдан жетон, по которому один раз в неделю мы могли получать у здания ликториата паёк в виде пятисот грамм пшена, ста грамм сала и ста грамм сливочного масла. Так мы остались без отопления, но сохранили свою провизию.

В Кантоне-А начался страшный голод…

Первые месяцы после возвращения из “ниоткуда” обратно в Кантон я чувствовала себя дезориентированной. Поэтому я старалась как можно больше времени проводить в лесу. Когда же нужда или ответственность загоняли меня обратно в стены Кантона, я старалась двигаться – в основном занималась продовольственным обменом в центре,– чтобы только не сидеть на месте. Потому что когда я сидела на месте, я практически кожей ощущала, как время проходит мимо меня, как оно буквально обтекает мои напряженные плечи, словно я торчащая посреди речного течения коряга, над которой рано или поздно течение возьмёт верх и утащит на глубину. Октябрь-ноябрь-декабрь… Осень-зима-весна… Они все проходили, просачивались через мои пальцы, но не через меня. Я что-то постоянно упускала или, быть может, упустила уже давно и потому в дождливые осенние, и особенно холодные зимние вечера, наблюдая за дотлевающими углями в камине, чувствовала эту тягучую, словно сосновая смола, безысходность, продолжительность, а может быть даже и бесконечность, которую подтверждали, и в какой-то мере подпитывали тиканьем своих скрипучих ходунков дряхлые настенные часы в виде совы. Несколько лет назад Эльфрик променял на них сома, выловленного нами на исходе дождливой осени, и теперь они висели на стене у выхода из нашего дома, словно были хранителями границы, отделяющей Кантон-душегубку от лесополосы, олицетворяющей собой хрупкую свободу.

Мы могли бы уйти в лес навсегда. Мы с Эльфриком часто это обсуждали, но прежде нас останавливал страх перед лесными пожарами, безжалостными зимними градусами, стаями волков и медведями-шатунами. Сейчас же, из-за прибавления человеческих душ в наших рядах, мы даже не заикались о подобной возможности: Дельфина, Олуэн и Лия – отличные и удобные причины, чтобы перенести разговоры об уходе в лес из разряда возможностей в разряд мечтаний. Однако теперь, когда мы лишились такой, как нам казалось в последние несколько лет, обыденной возможности выхода в лес, я, к своему ужасу, осознала, что допустила ошибку. Нужно было уходить, когда была возможность. Одной. Сразу после того, как вернулась сюда.