— А, Дирк. Рад твоему приходу. Пойдем в мой офис, там можно посидеть.

Питт прошел за ним в чистенький спартанский кабинет. Древняя мебель была заново покрыта лаком, а на книгах, которыми были уставлены полки вдоль стен, не было пыли. Папаалоа сел за стол и показал на викторианский диван.

— Расскажи, друг мой, нашел ли ты место упо­коения короля Камехамеха?

Питт откинулся на спинку.

— Я почти всю неделю нырял на побережье у мы­са Кона, но не нашел ничего похожего на погребаль­ную пещеру.

— Наши легенды говорят, что он покоится в пе­щере под водой. Может быть, в одной из рек?

— Ты лучше меня знаешь, Джордж, что в засуху ваши реки превращаются в пересохшие канавы.

Папаалоа пожал плечами.

— Возможно, лучше, если место погребения ни­когда не найдут и король сможет покоиться с миром.

— Никто и не думает тревожить вашего короля. Там нет сокровищ. Камехамеха Великий стал бы замечательной археологической находкой, и только. Его кости лежали бы не в старой мокрой пещере, а в пре­красной новой усыпальнице в Гонолулу, всеми почи­таемые.

Взгляд Папаалоа оставался печальным.

— Едва ли великому королю понравилось бы, что на его останки глазеют ваши хаоле.

— Думаю, он все же терпел бы нас, хаоле с мате­рика, знай он, что восемьдесят процентов населения его королевства теперь выходцы с Востока.

— Как ни грустно, это правда. То, чего японцы не смогли добиться бомбами в сороковые годы, они до­бились деньгами в семидесятые и восьмидесятые. Я не Удивлюсь, если однажды, проснувшись, увижу над дворцом Иолани развевающийся на ветру флаг с вос­ходящим солнцем. — Папаалоа пристально и бесстра­стно смотрел на Питта. — У моего народа осталось мало времени. Два, от силы три поколения — и мы окончательно сольемся с другими расами. Мое насле­дие умрет со мной. Я последний человек с чистой га­вайской кровью в своей семье. — Он взмахом руки обвел кабинет. — Потому я и выбрал музей делом своей жизни. Чтобы сохранить культуру умирающей ра­сы, моего народа.

Он замолчал, глядя в маленькое окно на горы Коолау.

— Я старею, и мне трудно собраться с мыслями. Ты ведь пришел сюда не для того, чтобы слушать вор­чание старика. Что тебе нужно?

— Хочу что-нибудь узнать о месте, которое назы­вается Тихоокеанский Водоворот.

Папаалоа прищурился.

— Тихоокеанский Водо... а, да, я знаю, о чем ты.

Он несколько мгновений задумчиво смотрел на

собеседника, а потом заговорил, негромко, почти ше­потом:

А ка макании хема па

Ка Мауна о Каноли Ики

А канака ке кауахиви хоопии.

— Гавайский язык очень певуч, — заметил Питт.

Папаалоа кивнул.

— Это потому, что в нем всего семь согласных: х, к, л, м, н, п, в. И в слоге может быть только один со­гласный. В переводе на английский это стихотворение означает: «Когда дует южный ветер, видна гора Кано­ли, и ее вершина кажется населенной».

— Каноли? — переспросил Питт.

— Мифический остров на севере. Согласно на­шим легендам, много столетий назад семья-племя покинула далекие острова на юго-западе, вероятно Таи­ти, и поплыла в большом каноэ через великий океан на север, чтобы воссоединиться с соплеменниками, эмигрировавшими на Гавайи несколькими десятиле­тиями раньше. Но боги рассердились на людей за то, что они бегут со своей родины, и изменили положе­ние звезд; тот, кто вел каноэ, заблудился. Эти люди прошли на много миль севернее Гавайев, увидели Каноли и высадились на этот остров. Боги действитель­но наказали то племя: Каноли оказался пустынным островом. На нем росло несколько кокосовых пальм и фруктовых деревьев, росло таро, но не было ручьев с холодной чистой водой. Люди приносили жертвы и молили богов о прощении. Но боги не откликнулись на их мольбы, и тогда племя отвергло своих жестоких богов и принялось за работу, чтобы, преодолевая мно­гочисленные трудности, превратить Каноли в остров-сад. Многие погибли в этих стараниях, но спустя не­сколько десятков лет люди создали на голом вулкани­ческом острове великую цивилизацию и, довольные работой, провозгласили себя богами.

Дирк сказал:

— Похоже на испытания наших первопоселенцев, квакеров и мормонов.

Папаалоа испустил долгий вздох.

— Это не одно и то же. Ваши люди сохраняли свою веру и опирались на нее, как на посох. Туземцы на Каноли решили, что они лучше богов, которым ко­гда-то поклонялись — ведь они создали рай без их помощи. Они решили, что выше других смертных. И начали нападать на Кауаи, Омаху, Гавайи и другие острова, убивать, грабить, уводить самых красивых женщин в рабство. Первобытные жители Гавайских островов были беспомощны. Нельзя сопротивляться человеку, который ведет себя и сражается как бог. Единственной надеждой оставалась вера в своих бо­гов. Люди молились о помощи, и их мольбы были услышаны. Боги гавайцев заставили море подняться и навсегда утопить злых жителей Каноли.

— У моего народа тоже есть легенда о земле, зато­пленной морем. Эта земля называлась Атлантидой.

— Я читал. Платон очень поэтично описывает это в «Тимее» и «Критии».

— Кажется, ты знаток не только гавайских мифов.

Папаалоа улыбнулся.

— Легенды подобны узелкам на нити: одна ведет к другой. Я мог бы рассказать тебе множество историй о далеких землях; эти истории почти точно совпадают с тем, что есть в христианской Библии, только намного древнее.

— Ясновидцы предсказывают, что Атлантида ко­гда-нибудь восстанет.

— То же говорят и о Каноли.

— Интересно, — сказал Питт, — сколько правды в таких легендах?

Папаалоа оперся локтями на стол и посмотрел на Питта поверх скрещенных рук.

— Странно, — сказал он. — Очень странно. Он сказал то же самое.

Питт вопросительно посмотрел на него.

— Он?

— Да. Это было очень давно, сразу после Второй мировой войны. Человек в течение недели каждый день приходил в музей и просматривал все книги и документы в нашей библиотеке. Его тоже интересовали легенды о Каноли.

— За прошедшие годы кто-нибудь еще должен был поинтересоваться этой историей.

— Нет, после того человека ты первый.

— У тебя память цепкая, как капкан, дружище, если ты смог вспомнить такую старину.

Папаалоа разжал руки и неуверенно посмотрел на Питта.

— Я не могу забыть этот случай, потому что не могу забыть того человека. Понимаешь, это был вели­кан с золотыми глазами.

★ ★ ★

Вслед за изумлением приходит досада и туманным облаком обволакивает следующий шаг. Оказавшись в таком облаке, человек начинает двигаться и действовать, повинуясь чутью. Именно так повел себя Питт за полчаса до полудня, когда вышел из музея Джорджа Папаалоа.