Длинный Василий Алексеевич пытался разобраться с наушниками, которые всем выдавали на входе в зал. Втыкал в ухо наушник, тряс портативную коробочку, вслушивался в звучавшую из наушника речь и недовольно хмыкал. «Морж» Петр Венедиктович о чем-то вальяжно беседовал с британцем Солсбери, демонстрируя отличное знание английского языка.

Катерина коротко поздоровалась со всеми сразу и обернулась, ища глазами Мустафу. Вероятно, начинать репетицию стоило после того, как продюсер официально представит их всех друг другу. Килинч действительно вскоре появился из-за кулис вместе со световиком, на ходу обсуждая с ним технические возможности предоставленного им зала. Оглядев собравшихся, он поспешно завершил разговор и несколько раз громко хлопнул в ладоши, призывая к тишине.

– Друзья мои, – заговорил он своим низким звучным голосом, выпевая последние звуки английских фраз. – Что ж, наконец-то все приветственные мероприятия остались позади, и мы можем приступить к работе. Не скрою, я очень ждал этого дня. Поэтому постараюсь быть краток. Большинство из вас уже знакомы между собой, так что я просто проведу формальное представление, и приступим.

Килинч начал называть собравшихся по именам, кратко обрисовывая заслуги каждого и его роль в проекте. Названные им люди приподнимались со своего места, коротко раскланивались, иногда отпускали какие-нибудь шутливые замечания. Катерина, еще в России изучившая состав труппы, не слишком вслушивалась в речь продюсера, лишь отмечала про себя какие-то особенности актеров, с которыми ей предстояло работать, – тонкости мимики, тембр голоса. Солсбери в реальности оказался выше ростом, чем представлялось Кате по его фильмам. Лицо Нургуль при искусственном свете казалось бледнее, и Катерина отметила про себя, что ей нужно будет накладывать более яркий грим.

Сам же Мустафа – это Катя тоже невольно отметила – никогда не смог бы быть актером. Оказавшись не в привычной домашней обстановке, а здесь, на большой сцене, он сразу как-то потерялся, занервничал, задергался и утратил весь свой апломб. На это, впрочем, Катя обратила внимание чисто по режиссерской привычке, ясно, что беспокоиться о том, как выглядит на сцене продюсер, было ни к чему.

Она успела еще решить про себя, что не занятых в сегодняшних сценах актеров, так же, как массовку и кордебалет, сразу же после первичного обмена любезностями распустит. Незачем им смотреть, как репетируют сцены, в которых они не задействованы. Нужно будет еще удостовериться, что всем выдано расписание репетиций…

И тут дверь за ее спиной скрипнула, и мелодичный с приятной хрипотцой баритон объявил:

– Прошу прощения, я опоздал. Проклятые пробки.

Катерина обернулась и увидела входящего в зал мужчину. Вчерашнего незнакомца, смутившего ее во время бала, она узнала почти мгновенно, несмотря на то, что тогда черты лица его скрывала маска. Да, определенно это был именно он, – тонкий, легкий, гибкий, обаятельный. Только теперь, взглянув этому человеку в лицо и рассмотрев поразительно красивые, правильные, дышащие изящной природной красотой черты, Катерина узнала в нем Эртана Озтюрка, актера, которого Мустафа выдвинул на роль Воланда. Ну конечно, она ведь еще дома, в России, пересмотрела с ним несколько сериалов, как только умудрилась не узнать накануне? Наверное, это сказочная нездешняя атмосфера вечера спутала ей сознание.

– А вот и он, наш замечательный Воланд, – обрадовался Мустафа, завидев Озтюрка.

Он тут же поспешил к нему навстречу – хотя другим таких знаков внимания не оказывал, – обхватил рукой за плечи, повел к сцене, приговаривая:

– Сейчас я вас представлю остальным, мой дорогой.

Эртан, тем не менее, по пути умудрился поздороваться практически со всеми – и не коротко, сухо, а по-настоящему сердечно и приветливо. Уворачиваясь от загребущей руки продюсера, наклонился к Нургуль, целуя пальцы:

– Как вы прекрасно выглядите сегодня. Глаз не оторвать!

Тепло раскланялся с Солсбери:

– Ваш последний фильм – я говорю о «Притихшем громе» – меня просто поразил. Вы позволите после окончания репетиции отнять у вас несколько минут времени? Мне очень хотелось бы расспросить о работе над этой ролью.

Потряс руку Петру Венедиктовичу:

– Я с огромным трепетом отношусь к русской актерской школе. Для меня честью будет работать с вами.

Перемигнулся с Сережей, бросил что-то шутливое, видимо, ссылаясь на какой-то смешной момент вчерашнего вечера. От чего Сергей радостно загоготал, но тут же смешался и, испуганно оглядевшись по сторонам, затих.

Удивительно, но у этого человека для каждого находилось доброе слово, знак внимания. Кажется, никто, даже язвительный Василий Алексеевич, уже и не сердился на него за опоздание. Он действительно был как солнечный луч, – вспомнила Катерина свою вчерашнюю ассоциацию, – теплый, светлый, веселый, приветливый – как-то ко всем сразу, никого не выделяя особо.

Вспомнилось, как накануне Эртан кружил ее в танце, говорил какую-то приятную чепуху, негромко посмеивался, а потом обжег губы жарким дыханием, отвел в сторону шелковый платок и поцеловал. Катерина почувствовала, как к щекам прилила кровь, и тут же рассердилась на себя. Да что это с ней такое, в конце концов?

К тому же… Чем дольше Катя смотрела на Озтюрка, тем сомнительнее ей начинала казаться вся эта произошедшая вчера между ними сцена. Нет, в Эртане не было ничего женственного, манерного, чрезмерно игривого и кокетливого. Он держался ровно, доброжелательно, интеллигентно, открыто. И все же… В самой мягкости его повадки, во взгляде светлых глаз, в улыбке, в манере разговора, в каком-то неуловимом, неопределимом флере, окутывавшем его фигуру, было что-то такое, что позволило Кате, всю сознательную жизнь проведшей среди людей искусства, точно определить, что женщинами ее вчерашний кавалер определенно не интересовался. Не зря столько внимания уделял ему Килинч, не зря так активно теснил вчера в темный угол, а сегодня с распростертыми объятиями бросился навстречу.

И Катя вдруг почувствовала, как внутри невольно вскипает злость на этого солнечного юношу. Было как-то противно, по-бабски обидно и горько за то, что ей вот так задурили голову, заставили предаваться глупым мечтам, грезить о чем-то несбыточном. В то время, как все, произошедшее с ней, было всего лишь пустым фарсом. Интересно, чего ради это ему понадобилось?

Катя взглянула на все так же вившегося вокруг Эртана Мустафу и с досадой прикусила губу. Ну конечно! Ушлый парень решил убить сразу двух зайцев – очаровать и продюсера, и режиссершу. А что, в работе не повредит! Может, даже гарантирует какие-то привилегии. До чего же пошло, мерзко, противно.

Она обхватила себя руками за плечи, оправила рубашку, будто бы стряхивая с тела следы прикосновений Озтюрка. Пакость какая, господи! Всего противнее было, что, кажется, она – единственная в этом зале питала к этому актеру недобрые чувства. Всех остальных Эртан умудрился расположить к себе за пять минут. Ну что ж, а вот с ней, значит, у хитрого интригана ошибочка вышла. Пережал, перегнул палку, передавил. Бывает…