По-хорошему нужно было бы извиниться за чрезмерную реакцию, тоже как-нибудь пошутить, дать понять, что все в порядке, работа продолжается в штатном режиме. Но Катя не смогла переступить через себя, через собственную гордость. А потому лишь неопределенно махнула рукой, опустилась на свое место и глухо скомандовала в микрофон:

– Давайте ту же сцену сначала.

Дальше репетиция шла спокойно. На третий раз Эртан наконец вышел именно в тот момент, который нужен был Катерине. Но Катя, придавленная досадой и чувством вины за собственный срыв, уже не могла отдаваться происходящему в полную силу и не доверяла собственным оценкам происходящего на сцене. Видимо, она сегодня была не в самом уравновешенном состоянии, и серьезную работу над психологическим раскрытием ролей стоило отложить до завтра. Сегодня же ограничиться простым прогоном нужных сцен, дать актерам поверхностное представление о том, чего она от них ждет, и согласовать технические моменты.

Наконец, отработав последнюю запланированную на сегодня сцену, Катя объявила:

– Всем спасибо. На сегодня все свободны.

Актеры потянулись к выходу. Некоторые переговаривались друг с другом, перешучивались. Другие же, те, кого она сегодня особо гоняла, тащились устало. Катя не видела, как ушел Эртан – старалась не встречаться с ним глазами чаще необходимого. До конца рабочего дня она держалась с ним подчеркнуто вежливо, больше не отчитывала, не делала замечаний. Собственно, это нетрудно было сделать, ведь на сегодняшней репетиции образу Воланда она не планировала уделять серьезного внимания, и Озтюрк нужен был только для переходов. Но внутри по-прежнему было нехорошо. И Катя решила про себя, что завтра постарается как-нибудь найти способ помириться с артистом. Понятно, заводить с ним какие-то неформальные панибратские отношения она не станет, но дружеская атмосфера в группе стоит того, чтобы слегка обуздать собственную досаду и пойти на контакт.

В зал заглянул Мустафа – понятия не имевший о том, что произошло на репетиции, спросил, вс¸ ли в порядке и не нужно ли Кате чего, а потом распрощался до завтра. И, наконец, оставшись одна, Катя стала медленно собираться домой. Вернее, не домой, а в свой роскошный, вылизанный до блеска и абсолютно чужой номер в отеле. Положа руку на сердце, возвращаться туда не хотелось. Вообще вся эта турецкая история пока складывалась не так, как Кате планировалось. Удовлетворения от работы, полета творческой мысли, приятной усталости от хорошо проделанного труда она пока не испытала. Наоборот, вся эта сегодняшняя репетиция оставила внутри ощущение неловкости и недовольства собой. Теперь же ей предстояло отправиться в этот чертов «Хилтон Босфорус» и там до самого завтрашнего утра томиться этими чувствами в одиночестве. Не самая приятная перспектива.

Катя взяла со стула сумочку, мельком взглянула на экран мобильника – конечно, ни пропущенных звонков, ни сообщений ни от кого не было, и совсем уже собралась выйти из зала, когда из левой кулисы послышался какой-то шорох. Обернувшись, она увидела Сережу. Тот выбирался на сцену, воровато оглядываясь по сторонам. А увидев Катю, испуганно охнул.

– Катерина Андреевна, вы… А Юрий Гаврилович уже ушел?

– Ушел, ушел, Сережа, – заверила Катя. – А что такое?

– Да ничего, – попытался было отмахнуться тот, но потом не выдержал и поведал Кате с детской искренностью: – Катерина Андреевна, ну не могу я так. Я все понимаю, он – великий артист, мой учитель, мастер… Взял меня в такой проект, под свою ответственность. Но он же мне шагу ступить не дает, следит. «Сережа, никаких баров, Сережа, после репетиции сразу в отель!» Все боится, что я… не знаю… в загул уйду, что ли.

– А есть у него причины бояться, мм? – со смешком поинтересовалась Катя.

Сережа трогательно заалел щеками и, смущаясь, буркнул:

– Ну было там… Я же студент, пьянки, тусовки, бывает… Да что вы, сами не знаете?

Катя не стала объяснять Сереже, что в свое время практически полностью пропустила этот серьезный аспект студенческой жизни, и лишь хмыкнула что-то неопределенное.

– Но я же не алкаш какой, чтобы так уж, – продолжал жаловаться Сережа. – Я и города-то не видел, сижу, как дурак, в номере, а он меня караулит. Катерина Андреевна, вы уж меня не выдавайте!

– Ну что ты, Сережа, – засмеялась Катя. И вдруг, поддавшись внезапно мелькнувшей у нее мысли: – А поехали вместе город посмотрим? Если что, я Юрию Гавриловичу подтвержу, что ты вел себя безупречно.

– Серьезно? – обрадовался Сережа и, яростно закивав, выдал: – Конечно! Конечно, Катерина Андреевна, поехали! Я… я только кепку сейчас свою найду – и едем!

Вечер получился какой-то сумасшедший, по-российски безумный, несмотря на пышный стамбульский антураж. Решив, что города они не знают, а потому забираться в отдаленные его уголки лучше поостерегутся, Катя с Сережей, вооружившись навигатором, отправились в туристический центр Стамбула, на главную его улицу Истикляль. У Кати буквально дух захватило от увиденного – слева и справа от нее возвышались украшенные лепниной, разнообразными арками и балкончиками дома, постройки девятнадцатого века, возможно, помнившие еще последнего Султана. Со всех сторон манили яркими витринами магазины, распахивали свои двери кафе, рестораны, сверкали афишами кинотеатры. Разноголосые зазывалы звонко выкрикивали приглашения отобедать, выпить кофе и полакомиться десертом, оценить ассортимент представленных в магазине товаров. В один из таких магазинчиков, казавшийся с фасада крошечной лавочкой, Катя с Сережей даже заглянули в поисках экзотики и были поражены открывшимся перед ними целым огромным миром, огромным, полным самых разнообразных, самых удивительных товаров городом, скрывавшимся за небольшой скромной дверью.

У Сережи мгновенно загорелись глаза, Катя же задумалась, пытаясь мысленно прикинуть, сколько денег осталось у нее в кошельке. Это было совсем не то, что прикладываться в номере отеля к мини-бару, со страхом понимая, что счет за него выставят Мустафе, и он узнает, увидит, что она пила в одиночестве. Однако же там все-таки любые ее нужды были оплачены, здесь же перед ней и Сережей открывался целый огромный мир, яркий, шумный, пестрящий разноцветьем красок, полный соблазнов, мир, становившийся угрозой для скудного содержания их кошельков.

Катя поспешила побыстрее увести из магазина раззадоренного Сережу, и они двинулись дальше вниз по Истиклялю вместе с громкоголосой разношерстной толпой, состоящей из спешащих по делам местных и праздношатающихся туристов – европейцев, азиатов, арабов и арабок в черных одеяниях, всех, кого занесла судьба в этот громокипящий Вавилон. Сережа вертел головой во все стороны, ахал восторженно, залипал возле уличных музыкантов, дергал Катю за руку, восклицал:

– Смотрите, смотрите, а там что такое?

И Катя невольно заражалась от него этим юным восторгом, бесшабашной беспечностью, впитывала в себя бешеный ритм огромного, бушующего, кипящего жизнью города, в котором раньше никогда не бывала.

Подгоняемые голодом, они забрели в закусочную, практически столовую для туристов. И Катя поначалу успела испугаться того, что их с Сережей скромных средств не хватит на открывшееся глазам великолепие. Тут были и ароматнейшие салаты, и долма, и различные острые мясные и овощные закуски, и йогурты, и все это, как вскоре убедилась Катя, стоило очень недорого. Они с Сережей, проголодавшиеся после репетиции, жадно накинулись на вкуснейшие турецкие яства и выкатились из столовой объевшиеся и благодушные.