Наконец я пробираюсь к ней, ловко вытаскиваю рюмку из ее декольте и опрокидываю в себя. Алкоголь обжигает мое горло. Она так пьяна, что у нее стеклянные и невидящие глаза, так что ей требуется чуть-чуть времени, чтобы осознать, что перед ней стою я. Мне кажется, я никогда раньше не видел ее пьяной.

Ее глаза становятся размером чуть ли не с блюдца, она взвизгивает: «Какого хера, Лейн?», спотыкается и с трудом удерживается на ногах.

Придурок напротив нее пялится на меня и принимает более агрессивную позу, когда понимает, что уходить я не собираюсь и только что обломал ему всю малину.

Ну пусть попробует.

– Убери от нее свои сраные руки! – нападаю я и подхожу ближе к нему. Во мне горит чувство собственности, хотя я понимаю, что не имею на это права. Дело не только в том, что я хочу защитить Халли, но и в том, что она очевидна пьяна в стельку, и я не позволю какому-то случайному болвану прикоснуться к ней. У них все уже точно не может быть по обоюдному согласию, и я не оставлю ее в такой ситуации.

К счастью, говнюк понимает намеки и отступает назад, поднимая руки в знак капитуляции:

– Прости, чувак. Я не знал, что она занята.

Халли бормочет:

– Я… я им не… не занята!

Она смотрит на этого кретина, потом снова на меня.

– Что ты делаешь?

– Шоу окончено. Убирайтесь все! Вон! – рявкаю я толпе, сгрудившейся вокруг нас, и наблюдаю, как зрители разбегаются. Некоторые бросают через плечо взгляды, полные сожаления. – Всем пока! Берегите себя!

Я возвращаюсь взглядом к Халли. Она стоит, скрестив руки и надув пухлые губы.

– Знаешь, что? Мне нужна еще текила, – заявляет она, разворачиваясь на каблуках, но я хватаю ее за руку, пока она не успела уйти.

– Нет уж, – протестую я, наклоняясь и одним махом перекидывая ее через плечо.

– Лейн! Боже мой, пусти! – визжит она, колотя меня кулаками по спине. Я крепко обхватываю руками ее ноги, надежно ее удерживая, а моя ладонь лежит чуть ниже ее попки и придерживает платье, чтобы никто не увидел еще одно шоу.

Утром она меня возненавидит, но если я не уведу ее сейчас, она точно сделает то, о чем пожалеет, и это будет на моей совести. Я не идеальный человек, но в данном случае считаю это хорошим и правильным поступком. Когда дело касается ее, я хочу быть джентльменом.

– Мы идем домой, Халли. Это не обсуждается.

Она фыркает:

– Ты не можешь просто утащить меня, как пещерный человек! И не такой, как снежный человек, а в плохом смысле!

– Могу и сделаю. А теперь, дорогая, тебе лучше перестать сопротивляться, потому что я тебя унесу отсюда в любом случае.

Я стараюсь не думать о том, что моя рука сейчас в непосредственной близости от ее восхитительной задницы. Сначала нужно выйти на улицу, протиснувшись сквозь толпу зевак, наблюдающих за нашей капитуляцией.

– Да, Коллинз! Покажи ей, бро! – раздаются вопли у меня за спиной, но я продираюсь к выходу, не удостоив их прощанием и не став с ними разбираться. Сейчас для меня важно вернуть Халли домой в целости и сохранности.

Мы подходим к моей машине, нас окутывает теплый ночной воздух. Я наклоняюсь и ставлю ее на ноги.

Ее щеки раскраснелись то ли от напряжения, то ли от выпивки, то ли от жары, но как же мне нравится этот румянец.

– Поверить не могу, что ты это сделал. При всех! Это была самая неловкая неделя за всю мою чертову жизнь, – восклицает она, ударяя меня в грудь, но не слишком сильно – я почти не заметил. Я сжимаю ее крошечную ручку в своей, пока она снова меня не ударила, и делаю шаг назад.

– Ты пьяна, я не собирался оставлять тебя там, чтобы ты натворила дел. Злись на меня всю ночь, если хочешь, Халли. Но мы едем домой.

Открыв дверцу, я протягиваю ей руку, усаживаю на пассажирское сиденье и пристегиваю ремнем безопасности.

Из всех вариантов, как мог закончиться этот вечер, такого я точно не ожидал.

По пути домой она не сказала ни слова, только смотрела в окно, скрестив руки на груди.

Живем мы близко, но такое ощущение, что мы проехали сотню километров. И на каждом километре я готов был признаться, что ее контракт припрятан у меня в кармане, и это одна из причин, по которой я сегодня повел себя именно так.

Потому что я обезумел от ярости, когда увидел, что тот парень полез ее лапать.

Я завожу машину в гараж, глушу мотор, и на секунду останавливаюсь, наблюдая за тем, как она пытается отстегнуть ремень и ругается себе под нос. Ее нетрезвый мозг не может сообразить, что нужно нажать на маленькую красную кнопочку, которая освободит ее от ремня.

– Халли, – она поднимает взгляд, и я вижу раздражение в ее стеклянных глазах. – Позволь мне.

Я протягиваю руку, нажимаю на кнопку и подхватываю ремень. Затем выхожу из машины, открываю дверь с ее стороны и вытаскиваю ее как невесту, несмотря на ее протесты.

– Вот только не превращай это в привычку, – язвит она, закатив глаза. – Я вполне в состоянии идти сама. Хотя, наверное, не по прямой. Но идти я могу, знаешь ли.

Я мычу в ответ на ее заявление. Идти по прямой? Да она не может предложение выговорить.

– Верю, крошка Халли.

– Вот и отлично. Потому что это правда. Я никогда не вру. Это противоречит моим моральным принципам.

Я угукаю и затаскиваю ее в дом, пока соседи или, еще хуже, мой брат, нас не увидели. Как раз то, чего не хватало, когда я и так балансирую на грани добра и зла, желания и похоти, вожделения и краха.

Именно так я воспринимаю перспективу перейти черту в отношениях с ней. Я умнее этого. Я знаю, что об этом лучше не думать, но это не дает мне покоя с тех самых пор, как она оставила на тумбочке этот чертов листок.

Эти мысли даже начинают мешать тренировкам, а этого со мной никогда не случается.

В доме тихо. Я закрываю ногой входную дверь и несу ее по коридору в спальню. Я открываю дверь, захожу в комнату и кладу Халли на кровать.

Я заходил сюда всего пару раз, да и то только чтобы что-то у нее спросить, или сообщить, что готов ужин.

И хотя контракт разделил мою жизнь на «до» и «после», мои мысли о