им ничего дать, а самого следует раскачивать. Идеи, которые они предлагают, не впечатляют. Учеба пугает. Основы жизнедеятельности провалены еще в школе, и возможно, я найду тетрадь с потверждением этому. Чем быстрее я сотру это кровь с моих рук, тем лучше.

Я понял, что хочу ощутить рост себя. Хочется, чтобы код под руками строчился как из пулемета, а кристаллы росли, стоило мне разбить их. Война зовет, но поле боя мне надо искать в тылу, на заводах, в офисах и на дому. Чем заняться тому, у кого нет увлечений? Инода сон ломает мою жизнь, а мою сломал Менделеев, показав как быстро бегать. Тетя Мария, зачем ты познакомила меня в детстве с химией? Я многое знаю в теории, но ничего не умею на практике. В школе все знания давали на бумаге, но никаких опытов не было. Тяга химичить во снах лишь растет, а выхода рукам и делу нет.

Я не знаю, на кого злиться. Я не виноват, что таким уродился. Ни мама, ни Виктория не виноваты в том, что происходит. Болезнь, по идее, можно преодолеть, но я лишь продолжаю хандрить. Что такое боль для того, кто ее не до конца понимает? Это душевные страдания, это стесненные виски, это красные глаза после запойного кино. Это боль в груди после ходьбы, когда грустно на душе. Это отсутствие радости, тоска и, возможно, скорбь, хотя смерть тоже не совсем ясна. Вера? Сладкий ладан и мирра, терпкая корица и овес. Кислый хлеб и сладкий изюм. Но не крест. Я отверг любое крещение, чтобы у меня был выбор. Порой выбор слишком большой – вплоть до иудаизма и ислама. Дитя евреев и татар не знает, куда идти и только жадность пылает в нем. О лень, далеко ты меня завела, русского.

Сегодня очень многое сделано. Это вдохновляет. Даже ели эти строки я никогда не прочту, сама радость от двух собеседований никуда не денется. Пепел от ладана успокаивет кожу, а старые друзья дали новый взгляд на старую работу изнутри. Не хочу думать, что бы меня там ждало. Просто некоторые вещи меняются, и это здорово.

Люди порой очень странные. К восьмому марта все стали продавать мимозу, и бабауси на улице порой сильно пугают посетителей кафе и ресторанов. На заводе полно архивариусов (и тезок!) А в риелтовском агенстве забыли о том, что такое текучка и нанимают сразу десятки работников, пополам с "гостями". Хотел бы я получить визитку таких строителей.

Нельзя отчаиваться. Хороший был день или плохой – целиком зависит от восприятия. Только на запах и вкусовые удовольствия не стоит и невозможно полагаться. Пепел ладана не такой душный и сладкий. Вера не растет от благовоний, а вот воля растет. Да хранит тебя свет!

Запись 17

10.03.2024, восвресенье

Иногда мысль заводит не туда. Иногда мистерия сна так болезненна, что не хочется спать. В такие моменты вся жизнь посвящается познанию себя или попыткам полной деградации личности. Нас слишком сильно беспокоят дела насущные: что поесть, куда пойти работать? Есть что-то, что выше всего этого. Выше даже таких понятий, как сон, здравомыслие, дружба, семья. Нигилизм захватывает с головой, но я не чудовище. Тьма в колодце, клинки холода, кровь и смерть, потеря и месть… Возникающие в голове образы не имеют смысла, они лишь воплощение тайных желаний, страхов и надежд. Эмоциональное значение сна куда важнее, чем образная форма. Только собственные чувства имеют во тьме значение…

Но я никогда не думал, что буду во сне желать кому-то смерти, сордни мифу о чумном предсказателе. О мама, чем ты меня так обидела, что уподобилась Мишелю де Нотрдаму в колодце, упав туда вниз головой и заживо замурованной?

Кровь на пижаме – доказательство самоуничижения и страданий. Возможно, я мазохист, но я не выдвигаю требований; лишь звериное начало заставляет меня снова и снова уродовать себе лицо, лишь бы от меня "отстали". Я дурак, если думаю что уродство или дефекты заставят меня порвать с окружающим миром. Желание стать немым выглядит еще более странно, чем больше отдаешь себе отчета в том, зачем тебе это. Анализ прошлого не дает адекватного ответа. Мое восприятие мира просто есть, я с ним родился и никто в этом не виноват. Я хочу знать причину, но ответ лежит глубоко в земле. Никто не даст ответов – у всех своя точка зрения. Только память о том роковом падении отца может выдавить из меня слезы; в остальное время я даже не знаю слова "Эмпатия"…

Я отвлекся.

Я хочу орать. Я никогда не знал меры – только животный позыв. Я могу простить себе все свои сиюминутные психозы и слабости, но неумеренность я себе не прощу никогда. Бессонные ночи, переедание, вспышки гнева – всё это вызвано одним диагнозом. Меня не так волнует, что по этому поводу скажут другие – персональный ужас всегда возьмет верх. Даже смерть не заставит меня бросить разрушать собственный мир. От таких, как я, в конечном счете не остается ничего.

Создать новый мир с нуля тоже не получится. Чем больше я изучаю психологию, тем больше убеждаюсь: что бы мы ни выбрали, деградация неизбежна. Пока есть ресурсы, я буду продолжать падать во тьму. Даже повторение о чем-то да говорит. Научился ли я чему-то новому? Не знаю. Мне некому об этом сказать. Я не научился ничему, но это лишь сделало меня сильнее. Я трачу свое время на осмысление пройденного и по итогу узнаю то, чего не мог или не имею права знать. Иные вещи лучше никогда не проходить.

Солнце набирает ход, и я стараюсь не скатиться в манию. Что такое тьма, когда половина суток остается темной? Даже свет не заставит меня оставить просеивание снов, видений и их анализ. Эпилептоидная степень спада ума в сочетании с шизоидными акцентуациями дают свои плоды, если знать, как дружить с ними. Вскоре начинаешь понимать, что ты ничего не знал о теме, которую считал закрытой. Мать учения дает много всего, но решать, как применить эти плоды, только тебе.

Alma mater дает многое, но лишь в теории. Никто не научит простой, казалось бы, вещи.