В следующее мгновение Оленька бросилась матери на шею и так крепко ее обняла, что Наталья Андреевна даже немного поморщилась.

— Спасибо, спасибо, спасибо! — горячо твердила девушка. — Просто… тот сон… и Арсений… а тут это платье… я ведь не сразу поняла, что оно подвенечное! И я вдруг испугалась…

Наталья Андреевна тихо вздохнула. Оленька наконец разжала руки, и мать, отступив на шаг, пытливо посмотрела ей в лицо.

— Мне, конечно, стоило бы поговорить с тобой об Арсении, — негромко промолвила мать. Оленька вздрогнула. — Но я, пожалуй, не буду. — Наталья Андреевна выдержала паузу, во время которой дочь упорно рассматривала носки своих туфель. — Я немного знала его мать, это была в высшей степени достойная женщина. К сожалению, его отец — безответственный человек.

— Он содержит любовницу, — брякнула Оленька. — Я знаю.

Наталья Андреевна открыла рот, чтобы возмутиться. Семнадцатилетняя девушка из хорошей семьи не должна говорить о таких предметах; более того, она даже думать о них не должна. Но Ломов недаром характеризовал госпожу Левашову словами «неглупая и волевая», и в данном случае эти качества ей не изменили.

— Кто тебе сказал? — только и выговорила Наталья Андреевна.

Оленька потупилась.

— Маша, — еле слышно ответила она. — Не нарочно, конечно, но… Мы просто болтали о том о сем… Она танцовщица. А до нее была какая-то англичанка. Я так поняла, что это Машина бывшая гувернантка.

У Натальи Андреевны уже голова шла кругом. Гувернантка! Танцовщица! Конечно, в их кругу увлечения Базиля вовсе не были секретом; но то, что о них знала и ее собственная дочь, неприятно поразило госпожу Левашову.

Но что же сказать, в самом деле, как сохранить лицо?

— Оленька, — начала Наталья Андреевна, — у взрослых людей…

Она посмотрела в блестящие глаза дочери, поняла, что не может лицемерить и говорить о Базиле как о совершенно приличном человеке, который имеет право на свои слабости, и решила не продолжать.

— Ладно, — вздохнула Наталья Андреевна. — Что еще Машенька тебе рассказала?

— Ничего, — храбро ответила Оленька, пряча глаза. — Ты обещала сказать Лизе, чтобы она не надевала платье.

— Хорошо, я сейчас же поговорю с ней.

Лиза сидела под лампой с книжкой в руках. Войдя, Наталья Андреевна прежде всего поискала взглядом злополучное платье и увидела, что оно брошено на спинку кресла.

— Наверное, я покажусь тебе глупой, — сказала мать, — но я хотела бы попросить тебя кое о чем.

И она объяснила Лизе, что Олю испугал недавний кошмар и она переживает за сестру. У Оленьки и в мыслях нет отбирать платье, просто сон выбил ее из колеи, и она стала придавать чрезмерное значение всяким глупостям.

— Не видела она никакого сна, — упрямо промолвила девушка, закрывая книгу. — Она нас дурачит.

Наталья Андреевна не стала терять время на споры, а лишь несколько раз в доходчивой форме повторила то, что говорила ранее: что Оленька вся извелась, что ее поведение, может быть, и глупо, но дразнить ее нехорошо и жестоко.

— Скажи ей, что она может не переживать, — сдалась Лиза. — Когда я у себя в комнате как следует рассмотрела платье при свете, я поняла, что ткань обтрепалась и выглядит бедно. Думаю, моя Агафья Тихоновна выйдет на сцену в зеленой тафте.

— Я всегда знала, что моя старшая дочь — умница, — сказала Наталья Андреевна с улыбкой. Она поцеловала Лизу в лоб и удалилась, притворив за собой дверь.

Кирилл Степанович сидел в своем кабинете и попыхивал трубкой. Жена скользнула взглядом по его благородному профилю, вспомнила, как она когда-то его любила и каких трудов ей стоило отучить его от привычки ходить налево, причинявшей ей столько страданий. Сейчас ей казалось, что она действовала не столько и не только для себя, но и для своих девочек. По крайней мере, никто не станет говорить ее дочерям, что их отец связался с какой-нибудь дурной женщиной. Она подошла к мужу и привычным движением отряхнула с воротника его халата пепел. Кирилл Степанович поймал ее руку, поцеловал ее и улыбнулся.

— Что? — спросил он.

— Так, ничего, — отозвалась жена. — Лиза искала платье, чтобы играть в сцене из Гоголя, и нашла подвенечное платье моей матери.

Но думала она вовсе не о Лизе, а о том, что ничего на самом деле не кончилось и что она по-прежнему любит своего мужа. Достаточно было Кириллу Степановичу взять ее руку и улыбнуться, и она словно перенеслась в те дни своей юности, когда…

— Оленька вообразила бог весть что, — машинально закончила Наталья Андреевна.

А впрочем, к чему оглядываться назад? Юность давно уже сменилась зрелостью, время идет, они с Кириллом тихо стареют, девочки выйдут замуж, пойдут внуки, а потом…

Самое главное — что она хотела состариться только со своим мужем. Только с ним одним.

— Какой роман ты мне посоветуешь? — спросила Наталья Андреевна. — Хочется что-нибудь почитать перед сном.

Кирилл Степанович оживился. Он считал себя знатоком словесности и с удовольствием раздавал советы по поводу того, что в современной литературе стоит читать, а что не стоит.

На сей раз он произнес длинную речь, которую жена внимательно выслушала, и закончил ее словами:

— Конечно, сейчас литература уже не та. Даже граф Толстой стал менее интересен, а вот раньше… какие были имена! Пушкин, Гоголь…

Но Наталью Андреевну не тянуло сейчас ни к Пушкину, ни к графу Толстому, и она остановила свой выбор на старом проверенном Александре Дюма.

В семье Левашовых было принято завтракать всем вместе, и когда утром Лиза не спустилась из своей спальни, мать послала Соню разбудить дочь. Через минуту весь дом услышал пронзительный крик горничной.

Когда Наталья Андреевна, Оленька и несколько слуг вбежали в спальню Лизы, они увидели, что постель не смята. Сама девушка лежала на полу в подвенечном платье своей бабушки. Вызванный к Левашовым доктор констатировал, что Лиза была мертва уже несколько часов.

Сергей Васильевич пил кофе. Собственно говоря, жидкость, которую он смаковал маленькими глоточками, следовало бы назвать как-нибудь иначе, но так как язык человеческий несовершенен, придется за неимением лучшего все-таки остановиться на слове «кофе».

Сей удивительный со многих точек зрения напиток Ломов варил себе собственноручно, используя какой-то известный только ему одному рецепт. Кофе, который получался у Сергея Васильевича, был черен, как черный кот, своей густотой напоминал расплавленный асфальт и источал такой мощный аромат, что у человека неподготовленного могла закружиться голова. Кроме того, напиток, секрет приготовления которого Ломов хранил в строжайшей тайне, обладал свойством прочищать мозги после любой попойки и отгонять сон, даже если вы до того не спали пять суток.