«Я знаю, что вы на моей стороне», – заметил как-то один иммунолог, когда мы обсуждали политику вакцинаций. Я не согласилась с ним, но только потому, что чувствовала себя некомфортно по обе стороны баррикад в том виде, как я их для себя очертила. Дебаты по поводу вакцинации можно определить тем, что философ науки Донна Харауэй назвала бы «неприятным дуализмом». Этот дуализм натравливает науку на природу, общество на частных лиц, истину на воображение, самость на других, мысль на эмоции и мужчин на женщин.

В качестве метафоры для обозначения конфликта в связи с вакцинациями иногда употребляют выражение «война между матерями и врачами». В зависимости от того, кто именно употребляет эту метафору, воюющие стороны могут характеризоваться как невежественные матери и образованные врачи, обладающие интуицией матери и интеллектуальные врачи, заботливые матери и бессердечные врачи или иррациональные матери и рациональные врачи – сексизм плещет с обеих сторон.

Может быть, вместо того чтобы вести войну, в которой мы в конечном счете сражаемся сами с собой, нам стоит принять мир, в котором мы все являемся иррациональными рационалистами. В этом мире мы все неразрывными узами связаны и с природой, и с технологиями. Как пишет Харауэй в своей провокационно-феминистской книге «Манифест киборга», мы все – «киборги, гибриды, мозаики и химеры». Она провидит наступление мира киборгов, в котором люди перестанут бояться своего единения с животными и машинами одновременно, не будут бояться перманентной частичной идентичности и противоположных точек зрения.

Все, кто был вакцинирован, считает ученый Крис Хэблс Грей, становятся киборгами. Вакцина программирует наш организм на реакцию на болезни и на модифицированные технологией вирусы. Будучи одновременно киборгом и кормящей матерью, я подсоединяю мое модифицированное тело к молокоотсосу, современному механизму, чтобы обеспечить своего ребенка самой первобытной пищей. Садясь на велосипед, я становлюсь отчасти машиной, отчасти человеком, и это сотрудничество подвергает меня опасности травмы. Наша технология расширяет наши возможности, но при этом подвергает нас опасности. Хорошо это или плохо, но это часть нас, и это не более естественно, чем неестественно.

Когда несколько лет назад одна подруга спросила, родился ли мой сын «естественно», у меня было искушение ответить, что это были животные роды. Когда во время моих родов начала прорезываться головка, я попыталась руками раздвинуть плоть и вытащить ребенка из моего чрева. Во всяком случае, мне так рассказывали, сама же я не помню, чтобы у меня было намерение разорвать себя пополам. В тот момент я была в равной степени человеком и животным. Или я не была ни тем, ни другим – как сейчас. Харауэй считает, что «мы никогда не были людьми». Наверное, мы никогда не были и современными.

* * *

Вакцинация – это предшественница современной медицины, а вовсе не ее продукт. Корни ее уходят в народную медицину, и первыми, кто начал делать прививки, стали фермеры. У английских доярок восемнадцатого века лица не были обезображены оспой. Никто не знал, почему это так, но все могли воочию видеть, что это правда. В то время в Англии оспой болели почти поголовно, и те, кто выжил, носили на лице шрамы, память о перенесенной болезни. Народная мудрость знала, что если доярка подоила корову с пустулами на вымени и если у нее на руках возникнут такие же пузырьки, то она не заразится оспой, даже если будет ухаживать за больным этой болезнью.

К концу столетия, когда водяные колеса промышленной революции начали вращать механические прялки на ткацких фабриках, врачи обратили внимание на воздействие коровьей оспы на доярок и на всех, кто доил коров. Во время эпидемии оспы 1774 года один фермер, уже заразившийся оспой, взял штопальную иглу и ввел гной из пустулы на вымени коровы в руки своей жены и двух маленьких сыновей. Соседи его были в ужасе. У жены рука покраснела и распухла, и она довольно долго болела, прежде чем поправилась, но у мальчиков реакция была очень легкой. Они много раз за свои долгие жизни контактировали с больными оспой, иногда просто для того, чтобы продемонстрировать свою неуязвимость, но ни разу не заразились.

Спустя двадцать лет сельский врач Эдвард Дженнер извлек гной из пустулы на руке доярки и внес его в царапину на плече восьмилетнего мальчика. У мальчика возникла лихорадка, но он не заболел. Дженнер наблюдал, что при контакте с больными оспой мальчик не заболел. Воодушевившись и осмелев, Дженнер поэкспериментировал с несколькими десятками человек, включая и собственного грудного сына. Очень скоро процедура стала известна под названием, данным Дженнером коровьей оспе, которую он по-латыни называл variolae vaccinae — от латинского слова vacca, что и означает «корова». Это животное обессмертило свое родовое название в вакцинах.

Дженнер имел все основания считать, что вакцинация работает, но он не знал почему. Это новшество было основано на наблюдении, а не на теории. Дело происходило за сто лет до открытия первого вируса и задолго до того, как стала понятна причина оспы. Хирургия еще не знала анестезии, а хирурги не стерилизовали свои инструменты. Пройдет еще столетие, прежде чем будет признана микробная теория, и намного больше столетия до экстракции пенициллина из гриба.

Основные механизмы вакцинации не были новостью и тогда, когда бесстрашный фермер штопальной иглой вакцинировал своих детей. В то время вариоляция, практика целенаправленного введения людям гноя из пустул больных, переносящих легкую форму натуральной оспы, чтобы привитые перенесли легкое заболевание, но не заболели тяжелой формой, была в Англии новостью, хотя на Востоке, в Китае и Индии, вариоляцию практиковали к тому времени несколько сотен лет. В Америку, правда, вариоляция попала из Африки. Эту процедуру объяснили пуританскому священнику Коттону Матеру, и сделал это его ливийский раб Онесимус. Когда Матер спросил его, болел ли он оспой, Онесимус ответил: «Да и нет». Он имел в виду, что ему привили оспу в детстве, как и многим другим рабам, рожденным в Африке.

Матер, жена и трое детей которого умерли от кори, убедил местного врача привить двух рабов и собственного сына во время эпидемии оспы 1721 года. После того как эти первые три пациента поправились, врач привил оспу еще нескольким сотням человек, выживаемость которых во время эпидемии была выше, чем у тех, кто остался непривитым. Матер, автор обвинения, выдвинутого против женщин во время процесса Салемских ведьм, что даже в то время сочли перегибом, начал в своих проповедях говорить о том, что вариоляция – это божий дар. Эти проповеди были столь непопулярными среди пуритан, что в окно дома Матера бросили зажигательную гранату с запиской: «Коттон Матер, нечестивый пес, будь ты проклят! Я привью тебя бомбой, да испепелит тебя оспа».

Вариоляция приобрела популярность в Англии приблизительно в то же время. Пропагандировала ее Мэри Уортли Монтегю, которая привила своего шестилетнего сына и двухлетнюю дочь после того, как в Турции наблюдала эту практику. Монтегю, жена британского посла, потеряла от оспы своего брата, и ее собственное лицо было сильно обезображено оспой. Принцесса Уэльская, также переболевшая оспой, организовала испытание вариоляции на преступниках, осужденных на смертную казнь. Заключенные пережили эпидемию, и не заболели, и были освобождены за свое мужество. Принцесса, позже ставшая королевой, после того как ее муж стал королем Георгом II, привила от оспы всех своих семерых детей.