«Очевидно, – пишет натуралист Уэнделл Берри, – что чем более искусственной становится среда обитания человека, тем большую ценность приобретает слово “природный” или “натуральный”». Если, утверждает он далее, «мы будем рассматривать человеческую и природную экономику как необходимо противоположные, то мы впадем в противопоставление, которое грозит уничтожить и то, и другое. Дикие и домашние животные теперь часто считаются раздельными ценностями, не имеющими ничего общего друг с другом. Тем не менее они не представляют собой полярности – такие, как добро и зло. Между ними могут быть переходные ступени, и они должны существовать».

Предоставление детям возможности приобрести иммунитет к инфекционным заболеваниям «естественно», без вакцинации, многим кажется очень привлекательным. Многое в этой привлекательности зависит от нашей веры в то, что вакцина – это нечто по своей сути неестественное, ненатуральное. Вакцины находятся в маргинальной области восприятия, где-то между людьми и природой, как скошенный луг за околицей, обрамленный дремучим лесом. Вакцинация – это приручение дикой природы, это обуздание вируса, напоминающее о приучении лошади к поводьям, но действие вакцины зависит от естественной реакции организма, такой же, как на бывший когда-то диким вирус.

Антитела, вырабатываемые иммунной системой после вакцинации, делают не на фабрике, они возникают в человеческом теле. «В фармацевтическом мире, – отмечает писательница Джейн Смит, – проводится строгое разграничение между биологическими и химическими сущностями, то есть между лекарствами, которые делаются из живых субстанций, и лекарствами, которые синтезируются из химических соединений». Используя ингредиенты, полученные из убитых или живых организмов, вакцина призывает иммунную систему продуцировать свою собственную защиту. Живые вирусы в вакцинах ослаблены, иногда их ослабляют пассажем, пропуская через множество животных хозяев с тем, чтобы эти вирусы не могли уже инфицировать здорового человека. Самое неестественное и ненатуральное в вакцине то, что она, если все идет хорошо, не вызывает при введении заболевания или ухудшения самочувствия.

Инфекционные болезни – это главный механизм выработки естественного, природного иммунитета. Чувствуем ли мы себя здоровыми или больными, болезни все равно проходят через наши тела. «Вероятно, мы все время носим в себе какие-то болезни, – говорит один биолог, – но мы редко явно заболеваем». Только в тех случаях, когда болезнь проявляется недугом, плохим самочувствием, мы начинаем считать это неестественным, в «противоположность обычному ходу природных вещей». Если у ребенка чернеют пальчики при гемофильной инфекции, если столбняк намертво смыкает человеку челюсти и выгибает дугой его тело, если ребенок, больной коклюшем, кашляет так, что не может дышать, если выкручиваются и усыхают ножки при полиомиелите, то в таких случаях болезни уже не кажутся нам естественными, природными и натуральными.

Пока Христофор Колумб не высадился на Багамах, Америки не знали европейских и азиатских эпидемических болезней. Там не было оспы, гепатита, кори, гриппа. В Западном полушарии никогда не встречались с дифтерией, туберкулезом, холерой, тифом и скарлатиной. В книге «1493 год» Чарльз Манн пишет: «Первая эпидемия, по-видимому, это был свиной грипп, разразилась в 1493 году». Завезенные европейцами земляные черви и медоносные пчелы навсегда изменили экологию Америк, крупный рогатый скот и яблоневые сады изменили ландшафт, а новые болезни выкосили большую часть населения. В течение следующих двух столетий от болезней, подаренных европейцами, умерли три четверти коренных жителей Америк. Считать такое развитие событий «природным» выгодно тем, кто впоследствии колонизовал эту землю, само оно не отвечает определению природного как «не произведенного руками человека и не вызванного его вмешательством». Хотя сейчас невозможно восстановить американскую экосистему в ее доколумбовом состоянии, наши усилия по ограничению распространения эпидемических заболеваний за счет вакцинаций можно считать пусть малым, но вкладом в улучшение этой среды обитания живых существ.

«В истории последних столетий есть темные пятна: истребление бизонов на западных равнинах, уничтожение береговых птиц промысловыми охотниками, почти полное уничтожение эгреток в погоне за их перьями», – писала Рэйчел Карсон в книге «Молчание весны». Она писала ее в конце пятидесятых годов, когда в обществе царил страх атомной войны, и предупреждала, что следующим темным пятном будет выпадение «новых типов осадков». Пестициды и гербициды, произведенные после войны, часть из которых изначально задумывалась как боевые отравляющие вещества, распылялись с самолетов над тысячами акров полей и лесов. Один из этих пестицидов, ДДТ, проникал в грунтовые воды, накапливался в рыбах и убивал птиц. Даже сейчас, больше пятидесяти лет спустя, ДДТ обнаруживается в организмах рыб и птиц всего мира, а также в молоке кормящих матерей.

Публикация «Молчания весны» в 1962 году привела к созданию Агентства по защите окружающей среды и запрещению производства ДДТ в США. В книге проводилась идея о том, что здоровье людей зависит от здоровья экосистемы в целом, но Карсон не использовала слово «экосистема». Она предпочитала пользоваться метафорой «сложная сеть жизни», в которой каждое возмущение в одной части сети отзывалось сотрясением всех ее частей. Книга «Молчание весны», пишет биограф Карсон Линда Лир, «доказала, что наши тела не являются границами жизни».

Да, наши тела – это не границы, но ДДТ страшна не совсем тем, чего боялась Карсон. ДДТ, предупреждала она, есть частая причина рака. Эта гипотеза не была подтверждена в ходе проводившихся в течение десятилетий после выхода в свет книги исследований. Многочисленные исследования здоровья рабочих заводов и ферм, где была самая высокая экспозиция к ДДТ, не смогли выявить какую-либо связь между ДДТ и онкологическими заболеваниями. Изучение отдельных форм рака не обнаружило никаких данных в пользу того, что под воздействием ДДТ возрастает частота таких опухолей, как рак молочной железы, рак яичек, рак печени или рак предстательной железы. Я сказала об этом моему отцу, онкологу, и он вспомнил, как ДДТ разбрызгивали по всему городку, где он жил. Он тогда был мальчишкой; они с братьями сидели дома, пока шло опрыскивание, но, когда цистерны уезжали, они выбегали на улицу и играли под деревьями, с листьев которых стекал раствор, а в воздухе висел характерный запах. Он нисколько не возмутился тому, что Карсон преувеличила опасность ДДТ, а некоторые вещи изложила неправильно, потому что, как он сказал, «она сделала свое дело». Она пробудила нас от спячки.

«Немногие книги сделали больше для изменения нашего мира в лучшую сторону, – признает журналистка Тина Розенберг. – ДДТ убил лысых орлов, так как накопился в окружающей среде, – пишет она. – “Молчание весны” теперь убивает африканских детей из-за того, что это мышление не выветрилось из человеческого сознания». Вину за это следует возложить прежде всего на нас, наследников «Молчания весны», а не на саму книгу, но, как бы то ни было, малярия снова подняла голову в тех странах, где ДДТ перестали применять против комаров. Один африканский ребенок из двадцати умирает сегодня от малярии, а у еще большего числа наблюдают необратимые поражения мозга вследствие перенесенного заболевания. Неэффективное лечение, токсичные профилактические средства и наносящие вред окружающей среде инсектициды по-прежнему используются, потому что до сих пор не существует эффективной вакцины против малярии.