На Женином лице появилась гримаска самоуверенной проницательности. Надо бы взглянуть на это чудо природы. И, узнав в бюро пропусков, когда у сотрудников института заканчивается рабочий день, Женя с чистой совестью отправилась в редакцию с твердым намерением вернуться к концу рабочего дня и проследить за Ангелиной.

— Евгения! Где тебя носит! — шипел Жене на ухо озабоченный Трупп. — Стилист приехал и режиссер, сам Оглоедков! Представляешь!

— А зачем он приехал? — трепыхалась в цепких руках начальства Женя, очень хотелось к себе в редакцию, выпить кофе, порыться в Интернете, поискать информацию о Чурбакове и попробовать отыскать в соцсетях Ангелину.

— Снимать приехал. Они уже декорации смонтировали! — останавливаясь посереди коридора, уставился на нее Трупп.

— А почему со мной заранее не согласовали? — возмутилась Женя. — У меня, между прочим, свои планы, и вот так, с бухты-барахты, я сниматься не готова.

— Потапова, ты что, с ума сошла? — на этот раз в голосе Тенгиза Карповича сквозило недоверчивое возмущение. — Вчера я дал тебе экземпляр договора, где черным по белому были изложены все условия и график съемок. Ты что, его даже не открывала?

— Нет. — Женя почувствовала страстное желание ознакомиться с документом. — А есть еще один экземпляр? Ну, хотя бы ксерокопия?

— Некогда! Режиссер ждет. Дома вечером почитаешь! — потащил ее дальше по коридору Трупп.

Съемка в рекламном ролике оказалась вовсе не такой, как Женя себе представляла. Точнее, совершенно не такой, как съемка программы. Женька, чувствовавшая себя корифеем телевидения и страстно желавшая поскорее освободиться и приступить к слежке за Ангелиной, все делала по-своему, никого не слушала и уже через час вдрызг разругалась с режиссером. Режиссер, ощущавший себя не меньшей звездой, чем какая-то ощипанная журналистка, закатил истерику, закрылся в выделенной ему гримерке и, раздобыв где-то бутылку виски, принялся напиваться самым наглым и вызывающим образом, грозя сорвать весь график съемок.

Тенгиз Карпович нервничал, бегал между Женькой и режиссером, орал, уговаривал, грозил и, наконец, признав свое поражение, вызвал представителя спонсоров, тощего стручка с несварением желудка.

Стручок прибыл очень оперативно. Сперва побеседовал о чем-то с режиссером. После чего тот резко протрезвел, присмирел и вернулся на площадку. Далее была вызвана журналистка Потапова, которой был показан один коротенький пункт в договоре, после которого она так же смирно и покладисто вернулась на площадку, очень быстро просчитав в уме, что неустойку такого размера выплатить не сможет никогда, даже если продаст все свое имущество, вплоть до нижнего белья.

Стручок также прошел на съемочную площадку, присел в темном уголке в кресло и незримой грозной тенью просидел так до конца съемок, которые, надо сказать, прошли в атмосфере рабочей собранности и деловитости. Встретить с работы Ангелину Женя сегодня не успела.

Наконец-то Потапова объявилась. Честно говоря, Вика уже решила, что журналистка отказалась от расследования. И вот нежданный звонок.

— Чурбаков? А откуда вы его знаете? — Вика была искренне удивлена тем, что Потапова заинтересовалась замом по науке. Какое отношение может иметь к гибели Олега восьмидесятилетний академик? Но приученная в детстве не отвечать вопросом на вопрос, Вика быстро спохватилась и постаралась ответить Потаповой максимально развернуто.

— Аполлинарий Николаевич очень крупный ученый. Профессор, академик РАН, у него много наград, почетных званий, и он занимает должность зама по науке уже лет тридцать, а возможно, и больше, — морща от натуги лоб, рассказывала Виктория.

— Тридцать лет? Немало, — заметила Женя. — Сколько же ему самому?

— Около восьмидесяти. Но он еще бодр. Я видела его год назад на приеме, ни за что не дала бы ему больше семидесяти. А какое отношение он имеет к гибели Олега?

— Пока не знаю, просто собираю информацию, — уклончиво пояснила Женя. — А как он относился к вашему мужу?

— У них были сугубо деловые отношения. Олег пришел в институт уже состоявшимся ученым, с мировым именем. Его работы активно издавались за рубежом, и, мне кажется, Чурбаков немного ревновал Олега к его молодости, перспективам, ведь его собственные достижения были уже в далеком прошлом. Во всяком случае, так мне показалось из рассказов Олега. Но в целом конфликтов или разногласий у них не было.

— Ну а какие-то сплетни, слухи, хоть что-то? Что любит есть, пить, с кем дружит? — теребила пассивную Вику Евгения.

— Ну, это же просто разговоры, — как-то неохотно произнесла Вика.

Отчего-то ей не хотелось откровенничать с Женей. Это было странно. Ведь Женя расследовала смерть ее супруга. Но зачем ей вдруг понадобились сплетни о старом уважаемом ученом? Простая привычка журналиста совать везде нос? А если она потом обнародует эти сплетни и доведет пожилого уважаемого человека до инфаркта? Вика не знала, забота о здоровье Чурбакова ею руководит или еще что-то, но рассказывать Жене ничего не собиралась.

— Знаете, Олег не любил обсуждать своих коллег, — сказала истинную правду Вика, все, что она знала, ей рассказала одна пожилая дама, сидящая с ней за столом на институтском банкете. — Он считал, что личная жизнь каждого его личное дело, а до сплетен он не опускался.

Женя была недовольна. Ей отчего-то показалось, что Виктория хитрит. Объяснить подобное поведение она не могла, да и не была уверена в своем мнении, но такое ощущение у нее было. Немного поразмыслив над разговором с Викторией, Женя все же пришла к выводу, что ей померещилось. Но где раздобыть информацию? Эх, жаль, нельзя проникнуть на территорию института и побеседовать с уборщицами, вахтершами и неудачливыми учеными мужами, обиженными на жизнь и более успешных коллег, в курилке.

Эта мысль так захватила Женю, что она незаметно для себя стала изыскивать способы проникнуть на вожделенную территорию. Ничего, кроме обычного журналистского хода, ей в голову не пришло. Надо звонить директору института и уговаривать дать интервью для программы, рассказывающей о деятельности современных научных учреждений, направлениях их работы и развития. Банально, но действенно.

«Хотя намного лучше было бы устроиться туда на работу какой-нибудь лаборанткой. Но для этого нужна трудовая книжка, диплом и так далее», — с досадой размышляла Женя.

И тут ее осенило. Бабуля!

Анна Ивановна была уже на пенсии, большую часть года они с дедушкой проводили на своей даче под Белоосторовом и только ближе к зиме возвращались в город. Но на дворе-то как раз было начало ноября, бабуля с дедулей уже вернулись, и бабуля, как обычно, хандрит, потому что терпеть не может конец года, темные ранние сумерки и промозглую сырость. У нее скачет давление, ломит кости, она становится раздражительной и плаксивой. Надо ее развлечь. А оживает бабуля только в коллективе.

Женя быстренько набрала сайт института и отыскала раздел вакансии. Как и следовало ожидать, уборщицы институту требовались. И Женя, предвкушая удовольствие от общения с бабушкой и грядущие дивиденды от ее трудоустройства, взялась за телефон.