– Я там на стол собрала, – преодолев в себе робость, сказалаНюра.

– На стол? – У Чонкина загорелись глаза, но он тут жевспомнил о своем положении и только вздохнул. – Нельзя мне. С сожалением бы, нонельзя. У меня вон стоит. – С досадой он махнул рукой в сторону самолета.

– Да, господи, кто его тронет! – горячо сказала Нюра. – Унас тут такой народ живет – избы не запирают.

– Неужто не запирают? – спросил Чонкин с надеждой. – И чтож, ни разу не бывало таких случаев, чтобы кто-нибудь чего-нибудь?..

– Да что вы, – сказала Нюра. – Я вот за всю жизнь и неприпомню такого. Это вот еще когда я совсем маленькая была, еще до колхоза, уСтепана Лукова, вон он там живет, за конторой, лошадь пропала, так и то думали– цыгане, а потом нашли ее, переплыла на тот берег.

– Ну, а если пацаны там захотят чего отвернуть? – постепенносдавался Чонкин.

– Пацаны уже спать полегли, – сказала Нюра.

– Ну ладно, – решился Иван, – минут на десять, пожалуй,зайду.

Он взял свою винтовку, Нюра собрала тяпки. В первой половинеизбы чисто убрано. На широком столе стояла бутылка, заткнутая тряпицей, двастакана и две тарелки – одна с вареной картошкой, другая с солеными огурцами.Чонкин сразу оценил, что не хватает мясного, и, оставив винтовку в избе, сбегалк самолету за вещмешком. Колбасу Нюра тут же крупно порезала, а консервывскрывать не стали, не хотелось возиться.

Чонкина Нюра усадила на лавку к стене, а сама села напротивна табуретку. Чонкин разлил самогон – себе полный стакан, Нюре – половину,больше она не разрешила. Чонкин поднял свой стакан и произнес тост:

– Со встречей!

После второго стакана Чонкина развезло. Он расстегнулгимнастерку, снял ремень и сидел, привалясь спиной к стене, и о самолете большене думал. В наступивших сумерках, как в тумане, перед ним плавало лицо Нюры, тораздваиваясь, то вновь собираясь в единое целое. Чонкин чувствовал себя весело,легко и свободно. Непослушным движением пальца он поманил к себе Нюру и сказалей:

– Поди сюда.

– А зачем? – спросила Нюра.

– Просто так.

– Просто так можно и через стол говорить, – сопротивляласьона.

– Ну иди, – жалобно сказал он, – я ж тебя не укушу.

– Ни к чему все это, – сказала Нюра и, обойдя стол, селаслева от Чонкина на некотором расстоянии.

Они помолчали. На противоположной стене громко стучалистарые ходики, но их в темноте не было видно. Время шло к ночи. Чонкин глубоковздохнул и придвинулся к Нюре. Нюра вздохнула еще глубже и отодвинулась. Чонкинснова вздохнул и придвинулся. Нюра снова вздохнула и отодвинулась. Скоро онаочутилась на самом краю лавки. Двигаться дальше было опасно.

– Чтой-то холодно стало, – сказал Чонкин, кладя левую рукуей на плечо.

– Да не так уж и холодно, – возразила Нюра, пытаясь сброситьего руку с плеча.

– Чтой-то руки замерзли, – сказал он и правой полез к Нюреза пазуху.

– А вы вообще-то всегда на эроплане летаете? – спросила она,предпринимая последнюю отчаянную попытку освободиться.

– Всегда, – сказал он, просовывая руку у нее под мышкой заспину, чтобы расстегнуть лифчик.

Был не то день, не то вечер, не то свет, не то сумерки.Чонкин проснулся оттого, что почувствовал – кто-то угоняет его самолет. Онвскочил с постели, на которой рядом с ним никого не было, и выбежал на крыльцо.Тут он увидел Самушкина, который торопливо запрягал в самолет белую лошадь,похожую на Чалого. «Ты что делаешь?» – закричал Чонкин, но Самушкин, ничего неответив, быстро вскочил в кабину и хлестнул лошадь концами вожжей. Лошадьподпрыгнула и, перебирая ногами, легко полетела над самой землей, а за ней надсамой землей полетел самолет. На нижнем крыле, свесив ноги, сидели те самыедевки, которые днем проезжали мимо Чонкина в телеге, среди них сидела и Нюра,она махала ему тяпкой, чтобы он догонял. Чонкин побежал за самолетом, иказалось, вот-вот догонит, но самолет ускользал от него, а бежать было всетруднее, мешали перекинутая через плечо скатка и винтовка, которую он держал вруке. Он подумал, что винтовка ему совершенно не нужна, потому что старшиназабыл выдать патроны, и, бросив винтовку, побежал гораздо быстрее. Вот он ужепочти настиг самолет и хотел ухватиться за протянутую Нюрой тяпку, как вдругвырос перед ним старшина и грозно спросил: «Ты почему не приветствуешь?» Он наминутку остановился перед старшиной, не зная, то ли отвечать ему, то ли дальшегнаться за самолетом, а старшина опять закричал: «А ну-ка пройди мимо столба идесять раз поприветствуй его!» Чонкин стал торопливо озираться, чтобы побыстреевыполнить приказание старшины, пока самолет еще не улетел далеко, но столбанигде не было видно.

«Значит, ты не видишь этот столб! – закричал старшина. – Авот я тебе глаз сейчас выну, тогда ты у меня все увидишь, что нужно!» С этимисловами старшина подошел к нему, вынул правый глаз, протянул вперед, впространство, и этим вынутым глазом Чонкин действительно увидел перед собойрастресканный столб, на котором горела лампочка. Он еще подумал – зачем она,интересно, горит, если и без нее свету достаточно? Он взял у старшинысобственный глаз и пошел по направлению к столбу, но вспомнил про самолет иоглянулся.

Самолет был тут же, за его спиной. Он неподвижно парил ввоздухе над самой землей, а лошадь беспомощно перебирала ногами, но не могласдвинуться с места. «Надо бы ее подковать», – подумал он и увидел старшегополитрука Ярцева, который вышел из-за горы и манил его пальцем. Чонкиноглянулся на старшину, чтобы спросить у него разрешение, но старшина был ужезанят другим: он скакал верхом на каптенармусе Трофимовиче по какому-тоукатанному кругу, а посреди круга стоял подполковник Пахомов и стегал длиннымбичом то одного, то другого.

Когда Чонкин подошел к Ярцеву, тот наклонился к самому егоуху, а Чонкин испугался и закрыл ухо ладонью. «Не бойся, не плюнет», – сказалсзади Самушкин. Иван убрал руку. Ярцев тут же превратился в жука и залез к немув ухо. Чонкину стало щекотно, он хотел вытряхнуть Ярцева, но тот тихо сказал:«Не волнуйтесь, товарищ Чонкин, вы – лицо неприкосновенное, и я вам сделатьничего не могу. Мне поручено сообщить вам, что у товарища Сталина никаких женне было, потому что он сам – женщина».

Сказав это, Ярцев опять превратился в человека, спрыгнул наземлю и ушел за гору.

Тут с неба медленно опустился товарищ Сталин. Он был вженском платье, с усами и с трубкой в зубах. В руках он держал винтовку.