— Вот уж с этим ты, милая, лучше к Альбинке обратись, соседушке своей, — усмехнулась моя собеседница. — Она тебе все подробно обскажет, и не про одну сестричку — про весь медперсонал нашей ветеранской поликлиники! Любимая тема. А мне б их век в глаза не видать, только и молю бога, чтоб сразу из дому — да на кладбище, чтоб только им в лапы не попасться… Вроде Милочкой зовут — медсестру, значит. А больше ничего не знаю, уволь.

Хозяйка со звоном поставила чайные чашки в раковину и возвысила голос, давая понять, что аудиенция завершается: это — ее последнее слово.

— Тебе, дочка, Альбинка верно сказала: эти говнюки Варвару в гроб свели, точно! Светка с ее «муженьком», господи, прости. Больно тихая она была, Варя-то, не могла за себя постоять. А мне не разрешала вмешиваться. Будь моя воля — я б из этой шавки похабной и ее кобеля мигом душу вытряхнула! Только они знают, дочка, на кого можно тявкать, а на кого — нет. Небось, когда я иду, сидят у себя за дверью поджавши хвост, тише воды да ниже травы. А уж когда Варя, бывало, одна идет да никого поблизости — вот тут не упустят случая, так и норовят обозвать или еще что… И как стыда хватило на поминки заявиться — водку трескать! Хотела я их с лестницы спустить, да бабы наши удержали: не бери, говорят, грех на душу, поминки все же. И то верно…

* * *

От своего запоздалого визита к Варваре Петровне я тоже не ждала никаких особых результатов. Не ждала — и не получила. Конечно, если не считать, что отсутствие результата — тоже результат. Мне всерьез начало казаться, что мое вчерашнее умозаключение насчет убийцы — когда я впервые, хотя и мысленно, произнесла это слово — не более чем плод богатого детективного воображения. А история с ключами — чья-то дурацкая шутка, и только. Или недоразумение, которому обязательно найдется объяснение, — стоит только поискать.

Что же касается медсестрички Милочки, то ее, конечно, надо проверить — но не более того. Пока на подозреваемую не тянет.

Это была самая обычная квартира одинокого пожилого человека, жившего в основном прошлым. К тому же похороны, поминки и проведенная затем генеральная уборка (силами все той же бригады добровольных помощниц под руководством Ольги Николаевны Журавлевой) окончательно обезличили эту однокомнатную благоустроенную келью. «Стерли» ауру хозяйки, как стирают тряпкой отпечатки пальцев — печать человеческой индивидуальности. Книги, которыми были забиты два шкафа и несколько полок, посуда в серванте и кухонном столе да немудрящий старушечий гардероб в древнем трехстворчатом шифоньере — вот и все, что осталось от Варвары Петровны Прониной. Для нее в этих старых вещах была сосредоточена вся жизнь. А теперь для ее внука и наследника это — дополнительная «головная боль»: просто взять и выбросить рука не поднимается, значит, надо возиться, разбирать, думать, кому и как раздать…

Еще осталась фотография в траурной рамке на телевизоре — черно-белая, довольно старая, должно быть, снятая лет пятнадцать-двадцать назад. Простое, но милое русское лицо — лицо женщины, повидавшей в жизни всякое, но не разучившейся быть женщиной. По сравнению с тем, что выпало ее поколению, наши теперешние «проблемы» — тьфу, а вот мы, нынешние, теряем свои лица сплошь да рядом…

Кроме этого портрета, в нижнем отделении шкафа я отыскала альбом, битком набитый фотоснимками. Вот им-то я и занялась. А занявшись, пожалела, что не догадалась взять с собой хотя бы ту же Альбину Михайловну: попутно объясняла бы мне, кто есть кто. Впрочем, тут же поправила я себя, эта дамочка здесь вряд ли помогла бы: с Варварой Петровной она знакома не так уж давно. К тому же слишком занята собой, чтобы вникать в чужую жизнь.

После часового копания в альбоме я отложила несколько снимков, особенно меня заинтересовавших, чтобы после расспросить Андрея или подружек покойной. На одном из этих фото — цветном и наиболее удачном с точки зрения техники исполнения — было запечатлено какое-то застолье. Здесь было много молодых лиц — поэтому, собственно, я и отобрала эту фотографию. Присутствовал и мой теперешний клиент, но совсем еще «юнец безусый». Судя по всему, виновницей торжества была Варвара Петровна, однако гуляли не здесь — в какой-то другой квартире.

Я припомнила, что Андрей что-то вчера говорил о пожаре на прежней квартире бабушки, но я пропустила мимо ушей. Наверное, это там.

Варвара Петровна сидела за столом не в строгом костюме с орденскими планками, как на многих других снимках, а в нарядном черном и даже, по-моему, бархатном платье. Значит, не День Победы, какой-то другой праздник. Фотограф снимал сбоку стола, заставленного бутылками и закусками, и как бы немного из-за спины Прониной, которая с улыбкой обернулась к объективу и заняла передний план композиции. Позвольте: а это у нее что?..

Присмотревшись, я даже присвистнула:

— Ух ты!

Платье хозяйки «бала» украшала какая-то прелюбопытная штучка — брошка или булавка. Как досадно! В этом ракурсе она выглядела почти плоской, необъемной, поэтому разглядеть украшение не было никакой возможности, несмотря на близкое расстояние. Но блеск, боже мой!.. Вернее, это был даже не блеск — солнечный блик на чистой воде родника, сполох северного сияния… Возможно, будь снимок черно-белым, вышло бы просто светлое пятно, на которое я не обратила бы внимания. Но качество «Кодака» обеспечило просто потрясающий эффект.

Любопытно, любопытно… Может, я мало понимаю в брильянтах — мы фамильных драгоценностей не носили… Но тут, по-моему, даже пролетарий, которому нечего терять, кроме своих цепей, сообразил бы: простая стекляшка так не сверкает!

Вспомнив про свой мобильник, который тихо лежал рядышком со мной на диване, я набрала рабочий телефон Андрея Рубиньша. Он быстро взял трубку, и от меня не ускользнула неподдельная радость в его голосе, когда он услышал мой.

— Привет, Танечка! Есть новости?

— Пока нет, но есть один вопрос. Ты можешь отвлечься от своих файлов на минуту?

— Даже на две! Особенно после того, как вчера меня отвлекли на целых три часа… Так что тебя интересует?

— Помнишь, ты вчера сказал, что у твоей бабушки не было никаких ценностей?

— Ну да! — Андрей был явно удивлен вопросом. — Это правда. А что?

— Правда, говоришь? А я тут на одном снимке обнаружила на платье Варвары Петровны одну интересную вещицу, явно драгоценную… Или она ее напрокат брала, эту брошь?

— Брошь?.. А-а! — послышалось в трубке после секундного замешательства. — Вон ты до чего докопалась! Надо же: единственная фотография, на которой изображен «Поцелуй розы»…

— Что еще за поцелуй розы? Говори толком!

— Так называлась эта брошь — «Поцелуй розы». Ты абсолютно права: это действительно была старая и очень дорогая вещь, Таня. Две розочки, как бы обнимающие одна другую, — бабуля говорила, что это чистой воды брильянты в платиновой оправе. Эта брошка досталась бабуле по наследству от ее бабки — между прочим, графини. Да, моя баба Варя по женской линии была из старинного дворянского рода! Я тебе как-нибудь расскажу эту историю, если интересно. Правда, бабуля почему-то не любила об этом говорить, так что я почти ничего не знаю… Суть же в том, что этой брошки больше нет, Танечка. Увы! Поэтому я даже не вспомнил о ней, когда ты вчера спросила о ценностях.