— Они хотели спасти только себя, детка. И эта тоже, — она указала на Мариэлу. — Хоть и маленькая была, но уже настоящая змея.

Хосефина вскочила, почувствовав силу от остатка воздуха в легких, которая придала устойчивости ее ногам. Конечно, это продлится недолго, но сил хватит, чтобы домчаться до цистерны и прыгнуть в дождевую воду. Пусть только емкость окажется бездонной, чтобы можно было утонуть вместе с фотографией и предательством. Госпожа и Мариэла не бросились за ней, но Хосефина бежала со всех ног, а когда достигла края цистерны, ее мокрые руки соскользнули, колени онемели, и она не смогла взобраться на бортик. И едва успела заметить в воде отражение своего лица — за миг до падения в высокую траву, рыдая от удушья и оттого, что побоялась прыгнуть.

Печальный бульвар Рамбла

Коварно и умело этот город мстит.

Мануэль Дельгадо

Вероятно, ее заложенный нос — в самолетах она всегда подхватывала вирус — как обычно, исказил обоняние, но при сморкании в бумажную салфетку неприятный запах лишь усиливался. Неужели Барселона и раньше была такой грязной? Во всяком случае, в первую свою поездку в этот город лет пять назад она этого не заметила. Не исключено, что виновата простуда, запах издавали застоявшиеся сопли, потому что на протяжении нескольких кварталов не пахло вообще ничем, как вдруг — эта напасть, вызывающая рвотные позывы. Воняло дохлой собакой, гниющей на обочине, или забытым в холодильнике и протухшим мясом, когда оно приобретает пурпурный цвет, как красное вино. Запах то исчезал, то вновь накатывал и портил своими волнами впечатление от красивейших улиц и живописных переулков с развешанным от балкона к балкону бельем, заслонявшим небо. Запах достигал даже бульвара Рамбла. София принялась наблюдать за туристами: не морщат ли они нос, как она. Но не заметно, чтобы у кого-то было брезгливое выражение лица. Возможно, ей все это лишь мерещилось потому, что город разонравился. Узкие переулки, прежде выглядевшие романтично, теперь пугали, а бары утратили свое очарование и напоминали точно такие же бары Буэнос-Айреса, заполненные пьяными посетителями, которые непрерывно орут и завязывают глупые разговоры. Жара, прежде — средиземноморская, сухая и приятная, сейчас казалась гнетущей. Впрочем, Софии не хотелось обсуждать новые впечатления с друзьями, чтобы не прослыть туристкой из Буэнос-Айреса, с высокомерным превосходством подчеркивающей недостатки райского города.

Она хотела уйти отсюда.

Вероятно, из-за той девушки.

Пять лет назад улица Эскудельерс вся была заполнена наркоманами, они валялись на тротуарах в грязной одежде. Теперь здесь пусто — наркоманов прогнала полиция, ввели штрафы за нарушения, и к тому же машины-поливалки ночи напролет моют улицы, особенно те места, где можно безобидно присесть и выпить пивка, закусив кебабом. Теперь надо просто тупо шагать или заходить в бары, ведь улицы предоставлены в распоряжение автомобилей.

Двигаясь по знакомому маршруту через квартал Раваль[8], она оставила в стороне беспокойную улочку Робадорс — плохо освещенную и кишащую воришками, что, если верить легенде, отражено в самом названии[9], с которым не решились спорить, — и дошла до более широкой и освещенной улицы имени маркиза де Барбера́. Впереди как-то неуверенно шла девушка в джинсах, слишком низко и тесно сидящих на бедрах, так что из-под короткой футболки выпячивался разбухший живот. Он был похож на белый сверток со складками, которые можно было легко скрыть под более длинной и широкой футболкой, но девушку эстетика явно не волновала. Они оказались одни на улице, было еще рано, восемь вечера. Странно, что улица была пуста, не появлялись даже туристы из хостела по соседству с интернет-кафе.

В какой-то момент девушка обернулась, взглянула Софии в глаза и произнесла с характерным каталанским акцентом, но на очень четком испанском: «Я больше не могу». Затем спустила джинсы и испражнилась на тротуаре болезненным поносом, который заставил ее поморщиться из-за кишечной судороги. Потом девушка повалилась у стены, едва не угодив в собственное дерьмо. София попыталась поднять ее, расспрашивая, где она живет, есть ли у нее чей-нибудь номер телефона, можно ли позвонить кому-нибудь. Пыталась выведать, что с ней стряслось, чего она наглоталась, но та лишь испуганно глядела на нее, не в силах сказать ни слова. Запах теперь был невообразимым, и у Софии даже глаза увлажнились от сдерживаемой тошноты. Через десять минут явились двое полицейских и увели девушку. София ответила на вопросы офицеров и задержалась, чтобы убедиться — с ней обращаются хорошо. Но надежды на то, что кто-то уберет улицу, не было. Пытаясь избавиться от вони, София закурила сигарету и почти бегом побежала на улицу де ла Сера, к дому Хулиеты, в квартире которой собиралась провести эти десять барселонских дней. У нее был ключ, которым она и воспользовалась. Вход в здание ремонтировали, так как несколько месяцев назад оно загорелось. Замок в подъезде работал плохо, поэтому какие-то бездомные устроились там на ночлег, развели костерок, чтобы погреться, а огонь распространился. К счастью, Хулиеты не было в квартире, когда пожар охватил дом, но она уже пострадала от огня годом раньше, зимой, когда попала в больницу после отравления угарным газом: у ее печки отсутствовал внешний дымоход.

Жилье Хулиеты трудно назвать квартирой — это офис, который сдавался в качестве жилья, без ванной, всего лишь с туалетом и душем в общем коридоре. Но помещение по меркам Барселоны было довольно большим, дешевым, и поскольку представляло собой «пентхаус», имело балкон-террасу, где летом было просто фантастически. София не знала, зачем Хулиета приехала в Испанию, впрочем, Хулиета, видимо, и сама этого не знала. Она жила здесь уже восемь лет, снимая под заказ анимационные короткометражки и видеофильмы. Когда надоедало, она бросала работу, но вскоре ей становилось скучно.

Она готовила салат, когда пришла София. Хулиета сделалась вегетарианкой сразу по прибытии в Европу, не в последнюю очередь потому, что ее первое пристанище было в сквоте, обитатели которого считали мясоедство главным грехом. Сначала она с воинствующим энтузиазмом переняла привычки своих новых друзей. А когда разочаровалась в них и покинула дом, то отреклась от уклада жизни захватчиков пустующего жилья, но все так же придерживалась их способа питания.

София не возражала против диеты своей хозяйки, к тому же при желании можно было купить на улице вкусную шаурму из курицы или мяса.

Сидя в красном кресле, которое по ночам раскладывалось и превращалось в кровать, София поведала подруге о случае с той