Затем, провожая взглядом огни вертолета, следовавшего на север, она прошептала:

— Возвращайся домой, покинь нас. И не волнуйся. Когда-нибудь сбежим и мы. Это случится скоро.

Смотровая площадка

Она хотела убедить малышку, дочку нынешнего хозяина отеля, чтобы та не боялась. Нечего бояться. Да, она бывала там, но ребенок не мог ее заметить. Никто не мог ее увидеть, если, разумеется, она не принимала соответствующий облик. Однако бесформенность лишала присутствия. А девочка не обладала сверхчувствительностью, просто боялась. Малышка пробегала мимо лестницы, ведущей на смотровую площадку гостиницы, воображая, что там, в башне, которая долго считалась самым высоким сооружением в Остенде, прячется сумасшедшая — длинноволосая женщина в белой ночной рубашке смотрится в зеркало. Девочка боялась и повара-итальянца, швырявшего дрова в топку котла даже после увольнения (она опасалась, что он, притаившись, обнаружит ее в коридорах и бросит в огонь вместе с поленьями).

Став взрослой, дочь хозяина больше не проводила зимние сезоны в отеле. Женщина объясняла, что не выносит убожества изолированного курорта зимой при сильном ветре и отсутствии хотя бы одного действующего кинотеатра в Пинамаре. Говорила, что опасается воров. Ложь. На самом деле она испытывала страх, и это был тот же самый страх, который парализовал ее в детстве в извилистых гостиничных коридорах. Страх не пускал ее в почти монашескую столовую первого этажа и к большому зеркалу, дожидавшемуся реставрации в комнате-хранилище, где она опасалась увидеть что-то неведомое.

Все это было странно, но еще более странно то, что рассказывали люди, гости отеля и сам хозяин. Например, история рабочего, погибшего на строительстве и расплющенного так, будто гостиница спорила масштабами с готическим собором. Одна из приезжих уверяла, что слышит праздничный шум в главной столовой, который всякий раз стихал, когда она пыталась подойти поближе. Повар подтвердил слухи о пирующих призраках. Выдумки. Ей нужно было обнаружить в отеле то, чего другие боялись — или выдумывали. Но она не справилась с этим, даже когда бельгийцы покинули отель, чтобы отправиться на войну. Даже в годы после песчаной бури, когда здание завалило до второго этажа. Даже тем летом, когда кит выбросился на берег и мириады мух вторглись на пляж, издавая гул смерти, питаясь телом несчастного животного. Тем летом никто не купался.

Конечно, в отеле останавливались отчаявшиеся люди. Да, она слышала, как они размышляли о желании умереть, и посылала им сны о тяжелом детстве и позабытых муках. Но никто не был к этому готов. И неправда, что для таких существ, как она, времени не существует. Ее охватила тяжкая усталость. Каждым новым летом она надеялась, что оно станет последним, и все больше времени проводила на смотровой площадке, куда почти не проникали голоса живых людей, которым она умела так хорошо подражать, но не понимала их.

…А если этот дерьмовый пакет не поместится в чемодане, я сдохну ночью от холода на побережье, подумала Элина и, не сдержавшись, заплакала снова, как теперь случалось даже от пустяка. Так было, когда перегорела лампочка в столовой, а у нее не было запасной, да она и понятия не имела, как ее заменить. Или когда забыла заплатить за электричество и пришлось тащиться через весь город в офис компании. Или когда у нее кончились таблетки и она отправилась искать дежурную аптеку в четыре часа утра. Элина отпросилась с занятий на факультете и попыталась успокоить свою семью и друзей, но это было так трудно, что она перестала отвечать на телефонные звонки и сообщения. Теперь ей стало безразлично, тревожится ли о ней кто-то. Она даже скрыла от всех, что бросила терапию и осталась лишь на таблетках. Ей не о чем стало говорить, хотелось не выворачивать душу, а жить в смутном эфемерном состоянии, которое отключало ее от действительности, но позволяло влачить существование — все более слабое, но достаточное.

У Элины не было желания даже ехать в отель, но она пообещала себе это несколько месяцев назад, до больницы, когда еще верила, что неделя на море может привести ее в чувство, заставит перестать думать о Пабло. Он ушел и больше не звонил и не писал. Элина не знала, жив он или мертв, она предпочла бы любую из двух версий, лишь бы не жить в подвешенном состоянии, дожидаясь его на протяжении года. Как обычно, она отправила ему послание, сообщив, куда намерена поехать. Даже выслала номер телефона. Она собиралась отметить свой день рождения в отеле. И если Пабло жив, если когда-то он действительно любил ее, он должен откликнуться.

Элина тосковала по тому, как он поглаживал ее по спинке, подтрунивая над ее паранойей, скучала по его бесполезным попыткам ее утешить… Пусть даже он посмеивался над ее привычкой подолгу мыться, над ее равнодушием к еде, над костлявыми бедрами и манерой говорить, размахивая руками. Ей очень хотелось снова разглядывать фотографии Пабло и ревновать, когда он уделял ей меньше внимания, чем коту, и прогуливаться с ним под лучами солнца, для защиты от которых он всегда носил темные очки. Скучала по его звонкам на рассвете, по любованию им, спящим, по его умению молчать, вызывавшему у нее злость, если оно затягивалось, по тем утрам, когда умоляла его не уходить и рыдала, когда он покидал ее, хотя и возвращался через два часа. И она никогда, никогда не оставила бы его так — в неведении, не попрощавшись, неблагодарно, а если он умер, что вполне вероятно, поскольку никто о нем ничего не знал, разве что от нее это скрывали, но как могли скрывать, видя, как ее рвало кровью от голода, видя, как она кусает подушку, разрывая наволочку, если видели ее наносящей себе раны и пьяной, дожидающейся часами письма по электронной почте, уставившись в экран компьютера до головной боли и красных глаз и рыданий на клавиатуре, и она не выходила на улицу в ожидании телефонного звонка; и если все они слышали, как она посылает в задницу всю эту чушь — советы двигаться вперед и король умер — да здравствует король, и жизнь продолжается, тебе надо заняться сексом, и вокруг тысячи парней, ты красива, пойдем на танцы, я кое с кем тебя познакомлю.

Девушка ей понравилась, но с годами она научилась не доверять первому впечатлению. Ей вспомнилось, как почти двадцать лет назад она встретила светловолосую женщину с покрасневшим от слез носом и запавшими глазами; вечером узнала, что та приехала в отель, чтобы провести несколько