Двадцать шестое декабря было целиком занято приготовлениями к отбытию нашему, наши лодки были спущены в близости от источника, а бочки и все, что только можно было, наполнены водой.

Изрядный разговор произошел меж тремя товарищами нашими о том, что они остаются на острове и будут искать возможности и жизни, и спасения с него, и когда время приблизилось к уходу нашему, они решились отстать. Остальные не имели возражения к замыслу их, потому что он уменьшал загрузку наших ботов, оставлял нам их долю провизии и вероятность того, что они продержатся на острове, была куда выше той, что мы достигнем большой земли. По достижении ее, однако, нашим долгом стало бы, и в этом мы их уверили, рассказать об их местоположении и сделать все возможное, чтобы обеспечить их спасение отсюда, что мы, соответственно, впоследствии и сделали.

Их звали Вильям Райт из Барнстабля (Массачусетс), Томас Чепль из Плимута (Англия) и Сет Викс из первого из этих мест. До того, как мы ушли, они начали строить род обиталища, состоящий из ветвей дерев, и мы оставили им все, без чего могли обойтись в лодках. Их намерением было построить изрядное жилище, могущее защитить их от дождей, сколь позволит им время и материал. Капитан написал и оставил на острове письма с рассказом о судьбе корабля и своей собственной и сообщением, что мы направляемся к острову Пасхи, с дальнейшими подробностями, призванными дать знать (если товарищи по несчастью наши здесь погибнут, а на остров прибудет какой-нибудь корабль) о наших испытаниях. Эти письма положили в жестяной футляр, заключенный в деревянный ящик, и прибили к дереву на западной стороне острова, близ места высадки нашей. За несколько дней до сего мы заметили название корабля, «Елизавета», вырезанное на коре этого дерева, что делало несомненным, что корабль сей когда-то сюда подходил. Не было, однако, даты или чего иного, откуда можно было извлечь дальнейшие подробности.

27 декабря. Этим утром, перед тем, как мы поставили паруса, я пошел и принес в каждый бот по плоскому камню и по две охапки древесины для розжига огня в них, возникни такая необходимость в ходе дальнейшего путешествия нашего. Мы рассчитывали, что можем поймать рыбу или птицу, и на этот случай обеспечили себя средствами ее приготовления, мы понимали, что в протиивном случае не смогли бы предохранить ее от порчи из-за сильного жара погоды. В десять часов утра прилив поднялся достаточно высоко, чтобы боты могли переплыть через камни, мы поставили паруса и пошли вкруг острова, чтобы дополнительно его обследовать, детально мы не были с ним знакомы, и, возможно, какой-нибудь неожиданно счастливой судьбой он мог оказаться плодородным. Перед отплытием мы не видели трех товарищей наших и поняли, что они не пришли ни помочь нам отправиться, ни каким-нибудь образом с нами проститься.

Я пошел по берегу ко грубому их жилищу, и сообщил им, что мы отплываем, и, вероятно, никогда больше их не увидим. Казалось, они очень тронуты, и один из них прослезился. Они хотели, чтоб мы написали их родственникам, случись Провидению безопасно направить нас обратно к домам нашим, и больше почти ничего не сказали. Они были совершенно уверены, что смогут прокормиться здесь все оставшееся время. Увидев, что у них болит сердце как-нибудь с нами прощаться, я поспешно сказал им «до свидания», надеясь, что у них все будет хорошо, и ушел. Они следили за мной глазами, пока я не исчез из виду, и больше я никогда их не видел.

С норд-веста острова мы заметили отличный белый пляж, на котором, решили, что можем высадиться и за короткое время понять, можно ли произвести какие-нибудь дальнейшие полезные исследования или добавить что-нибудь к запасу провизии нашему. Высадив с этой целью пятерых или шестерых, оставшиеся встали на якорь и стали рыбачить. Мы видели много акул, но все попытки поймать их оказались неудачны. Все, что мы поймали – это малое количество мелких рыб, размером с макрель, которых разделили меж собою. За этим занятием мы провели остаток дня, до шести часов пополудни, когда люди, вернувшись на берег из своего поиска в горах, принесли несколько птиц, и мы снова поставили паруса наши и пошли прямым курсом к острову Пасхи. Той ночью, когда мы совершенно оторвались от земли, у нас был отличный крепкий ветер с норд-веста, мы поддерживали костры наши и приготовили рыбу и птицу, и считали положение наше столь благоприятным, сколь только и можно было ожидать. Мы продолжали курс наш, потребляя провизию и воду экономно, елико возможно, без всяких существенных происшествий, до тридцатого, когда ветер переменился на встречный ост-зюйд-ост, и так продолжалось до тридцать первого, когда он снова стал дуть на север и мы продолжили курс наш.

Третьего января мы попали в тяжелый шквал с вест-зюйд-веста, сопровождаемый ужасным громом и молниями, которые бросали на океан вид мрачный и унылый и навевали воспоминания о тех тяжелых и отчаянных минутах, что мы испытывали ранее. С острова Дуци мы начали систематические подсчеты, согласно которым четвертого января оказалось, что мы продвинулись к югу от острова Пасхи и при господствующем ост-норд-осте не могли двигаться на восток, чтобы достичь его. Наши птица и рыба закончились, и мы снова принялись за свои скудные запасы хлеба. При таком положении дел необходимо было отменить решение идти к острову Пасхи и взять курс в каком-нибудь ином направлении, куда позволит нам ветер. Мы почти не колебались в решении, следственно, идти к острову Хуана Фернандеза[14], лежащему примерно на ост-зюйд-ост от нас и отдаленный на две тысячи пятьсот миль. Соответственно, мы изменили курс к нему, имея в два следующих дня очень слабые ветра и чрезвычайно страдая от сильного жара солнца. Седьмое принесло нам смену ветра на южный, и в двенадцать часов мы обнаружили себя на широте 30°73´18´´ ю.ш. и долготе 117°73´29´´ з.д. Мы продолжали продвигаться на восток, елико могли.

10 января. Мэтью П. Джой, второй помощник, куда больше прочих страдал от слабости и лишений, нами испытываемых, и восьмого был перемещен в бот капитана, исходя из мнения, что ему будет там удобнее и что ухаживание и попытки помощи дадут ему больше внимания и пользы. В этот день был штиль, и он выразил желание вернуться, но в 4 часа пополудни, когда по желанию его поместили в его бот, он внезапно умер сразу по переводу. Одиннадцатого, в шесть часов утра, мы зашили его в одежду, привязали к ногам большой камень и, собрав все лодки, торжественно предали океану. Этот человек умер не от голода, хотя конец его, без сомнения, был приближен страданиями его. У него было слабое и болезненное сложение, и в течение всего плавания он жаловался на нездоровье. Этот случай, однако, на много дней бросил тень на наши чувства. Вследствие его смерти одного человека из капитанского бота переместили в тот, где он умер, чтобы его заместить, и мы снова отклонились от курса.

12 января у нас был ветер с норд-веста, который начался утром и еще до ночи превратился в шторм совершенный. Нам пришлось натянуть все паруса и идти на фордевинд. Ярко и часто сверкали молнии, и дождь лил водопадами. Поскольку, однако, этот шторм в известной степени дул по курсу нашему и скорость в течение дня была великолепная, мы получили, могу сказать, даже удовольствие от неудобства и ярости шторма. Мы тревожились, что во тьме этой ночи можем разлучиться, и приготовились каждой лодкой держаться всю ночь курса ост-зюйд-ост. Примерно в одиннадцать часов лодка моя была на коротком расстоянии перед прочими, я повернул голову назад, что было в моем ежеминутном обыкновении, и не увидел никого из прочих. В то время был такой ветер и дождь, словно небеса разверзлись, и я едва в ту минуту понимал, что делать. Я поставил лодку к ветру и дрейфовал около часа, ожидая каждую минуту, что они подойдут ко мне, но, не видя их, отложил это дело и встал на согласованный курс, крепко надеясь, что дневной свет позволит мне найти их снова. Когда пришло утро, тщетно обшаривали мы взглядами весь океан в поисках товарищей наших; их не было! И больше мы их потом не видели. Глупо было роптать на обстоятельства; сетованиями их нельзя было поправить, так же и печалью вернуть товарищей, но невозможно было не ощущать боли и горечи от разлуки с людьми, с которыми так долго вместе страдал, с чьими интересами и чувствами был так тесно связан. Много дней после этого продвижение наше сопровождалось размышлениями печальными и тоскливыми. Мы потеряли поддержку лиц друг друга, в которой, как ни странно, нуждались в душевных и телесных несчастьях наших. 14 января оказалось еще одним очень шквалистым и дождливым днем. Мы теперь были в девятнадцати днях от острова и проделали около 900 миль: необходимость стала нашептывать нам, что нужно еще урезать довольствие наше, или мы должны вконец оставить надежды на достижение земли и полностью положиться на случайность быть подобранными судном. Но уменьшить дневное количество пищи, принимая во внимание самое жизнь, было вопросом предельной важности. По первому оставлению места крушения требования желудка и так были ограничены до малейшего возможного предела. И впоследствии, до достижения острова, имело место сокращение примерно наполовину, а теперь, по разумным расчетам, необходимо стало урезать их еще по меньшей мере наполовину, что должно в короткое время довести нас до сущих скелетов. В воде мы себя не ограничивали, но это только добавляло к слабости нашей; тела наши получали лишь скудную поддержку от позволенных каждому полутора унций хлеба. Огромных усилий требовало довести дело до этого ужасного выбора: питать тела и надежды наши чуть дольше или же в агонии голода взять и пожрать провизию нашу и спокойно ожидать приближения смерти.