Антон подумал, что лучше залезть на высокое дерево и осмотреться, но понял, что это вряд ли удастся – руки не удержат. Ноги, кстати, его тоже держали не очень хорошо. В принципе это не Африка или Австралия. Если идти все время прямо, то обязательно пересечешь какую-нибудь автомагистраль. А там можно остановить попутку и…

Осмотрев себя внимательно и оценив состояние своей одежды, Антон пришел к выводу, что ни один разумный человек в наше недоброе время на загородной трассе такому типу машину не остановит. Джинсы грязные, рукав куртки порван, да и сама куртка выглядит так, словно ею мыли полы.

Вздохнув, Антон бодро зашагал по шпалам вслед ушедшему поезду. Точнее, это он сам себя убеждал, что зашагал бодро. Решение было вполне обоснованным и продиктовано полной безысходностью положения. Насколько ему удалось вспомнить, поезд давно не проходил больших населенных пунктов, значит, больше шансов за то, что ближайший населенный пункт или просто жилье в той стороне, куда ушел поезд. Это же элементарно!

И Антон побрел, как он оценил направление, на юго-запад. Скоро организм приноровился, вошел в ритм, а чувство усталости притупилось. Он шел размеренным шагом, стараясь думать о чем угодно, только не о еде. Есть хотелось сильно, и это, с одной стороны, радовало. Это означало, что организм здоров, что он не отравлен до такой степени, чтобы желудочно-кишечный тракт не работал. Омрачало эту радость сознание, что у него нет ни денег, ни документов. Проблема получения пищи вырисовывалась слишком туманно, а способ возвращения домой вообще пока не просматривался.

За всеми этими размышлениями Антон не заметил, как небо совсем посветлело, как загорелся над деревьями горизонт, потом разом вспыхнул золотыми отсветами. Тут же заголосили птицы. Антон остановился и невольно засмотрелся на восход солнца. Кажется, в последний раз он наблюдал это явление еще в армии во время учений. А ведь как красиво! Вот небо стало светлым и ярким, вот первые лучи, вслед за которыми сразу показался верхний край солнечного диска. Он на самом деле имеет сейчас огненный оттенок, это потом он станет ослепительно-белым и потеряет краски, а сейчас солнце яркое, огненное, даже ощущается его здоровый живительный жар.

Лес вокруг просыпался, просыпалась жизнь, просыпался новый день. Куда-то уполз жиденький болезненный туман из лощинок, мир заиграл четкими контурами и яркими настоящими красками вместо ночных размытых очертаний. И даже воздух, в котором только что ощущалась только ночная сырость и прелость, стал душистым, насыщенным тысячей ароматов хвои, трав и цветов. Откуда-то появились мошки, лесные шмели, бабочки и стрекозы, как будто их выпустили из одной большой коробки, которая запирается на ночь. День начался!

Настроение у Антона улучшилось, но общее состояние оставляло желать лучшего. Он определил для себя главным только отдых и еду при первом же появлении жилья. Все остальное, включая и воспоминания, – потом, во вторую очередь.

И как только он пришел к этой мысли, перед ним за очередным поворотом железнодорожного пути открылся долгожданный вид. Железнодорожные пути раздваивались, потом переходили в четыре ряда, а дальше, в самом конце, виднелась характерная верхушка простой, но такой милой сердцу водонапорной башни. Станция, поселок, что угодно, но там есть вода! Антон понял, что на самом деле он уже не может бороться с жаждой, – она сожгла его, иссушила внутри. Вода сейчас – это для него самое главное.

Первым делом Антон припал к колонке. Старая милая колонка – железная, холодная, потная от выступившего на ней конденсата, с большой полукруглой головой и оттопыренной сбоку ручкой. Как хорошо ощутить рукой эту влагу на металле, нажать на эту ручку и почувствовать ухом и рукой, как вырывается давление, как гудит внизу вода, поднимающаяся по трубе. А потом кран выплевывает брызгами первую порцию, вслед за которой ударяет в желоб на земле тугую ледяную струю живительной и такой вкусной воды.

Антон жадно пил, мочил голову и грудь. Потом отдыхал и пил снова, стараясь не заполнять желудок ледяной влагой, а увлажнять слизистую оболочку рта, как его когда-то учили.

– Эк, сыночек! – послышался за спиной старческий голос. – Нешто тебя по земле волочили?

Он обернулся и увидел старушку в черном лоскутном переднике и белом цветастом платке, повязанном под подбородком. Добродушная такая, чистенькая старушка, к которой сразу появляется доверие, и в голову приходят ассоциации с горячими пирожками на сковородке, крынкой молока под чистой проутюженной тряпицей. Или это давал о себе знать голод?

– Почти, бабуля, – стараясь не блестеть голодными глазами, согласился Антон. – С поезда я упал.

– О, господи! – в ужасе схватилась рукой за грудь бабка. – Это тебя как же угораздило-то? Выпимши, что ли, был?

– Ограбили меня, – с готовностью пояснил Антон. Ему почему-то показалось, что больше сострадания он вызовет в роли непьющего человека. – Уснул ночью, а меня ограбили и выбросили из поезда на ходу.

Бабка запричитала, крестясь и осматривая незнакомого парня с ног до головы. Видимо, впечатление от внешнего вида сошлось в ее голове с образом человека, падавшего из вагона на ходу поезда.

– Тебе теперь надо к участковому или прямо к ним в отделение, – посоветовала она. – Это ж надо, какие злодеи у нас завелись! Страсть-то какая, а я и дверь на ночь перестала запирать, и корову.

– Бабуль, – постарался вернуть старушку к реалиям своего положения Антон, – дай чего-нибудь перекусить, а то я до полиции не дойду. Сил нет.

– И пойдем, сыночек, и пойдем, – закивала бабулька. – Я тебя накормлю и дорогу покажу. Полиция у нас тут недалеко, прямо на станции.

Стараясь быть галантным, Антон предложил свою помощь. Он заполнил водой цинковое ведро бабки и донес его до второго от края поселка дома. Хозяйка деловито семенила рядом и продолжала причитать по поводу происшествия с незнакомцем.

В чистеньком старом доме было уютно. Выскобленные по старинке полы, обилие кружевных салфеточек и полотенчиков, запах трав и хлеба. На фоне этого патриархального благополучия и спокойствия даже запах коровника не раздражал, а, наоборот, умиротворял.

Отказавшись от рюмки водки, как лекарства, Антон умял глубокую тарелку щей, прикусывая подогретыми пирожками с картошкой. Оказалось, что это очень вкусно. Второго блюда у бабки не было, но она поставила тарелку с нарезанным салом и хлебом. И большую чашку со сладким чаем. Чашка была широкая, вся в больших красных цветах, и чай из нее пить было вкусно. И очень не хотелось вставать с коричневого деревянного стула и из-за старого круглого стола под белой скатертью. Разморило после сытной еды.

Бабка вроде поняла, а может, просто увидела состояние гостя. Она вывела его на улицу и усадила на широкую лавку под навесом у сарая. Антон некоторое время сидел, наслаждаясь отдыхом и ощущением сытости, потом его глаза стали слипаться. Сон никак не шел, что-то мешало, сопротивлялось ему. Он решил, что это просто возбуждение, чувство опасности, но победить это возбуждение не удалось, в таком полузабытьи он и провел около часа.