Если вам кажется, что я разговариваю сама с собой, то вы правы. На самом деле, я считаю, что это одно из больших достоинств юности: ты пытаешься влезть в шкуры самых разных людей, пожить в каждой понемногу, примерить на себя, прежде чем решить, какая из них лучше всего тебе подходит… На протяжении двух-трех недель я то отказывалась от своего решения, когда сердилась или была не в настроении, то, если Лука обращался со мной нежно, тут же прощала его. Полагаю, это был типичный первый серьезный роман, со всеми его обидами, ссорами, сомнениями – всем тем, от чего подобные истории связаны с бесконечными сложностями и запоминаются на всю жизнь, в отличие от более рассудочных и спокойных связей взрослых людей.

В результате мы с Лукой пришли к своего рода компромиссу; это удалось благодаря тому, что я дала понять: к концу лета мы непременно станем любовниками. Лука хотел назначить точную дату, но я отказалась. В этом и заключался наш уговор. Пришлось мне пойти и на другие уступки. Как я уже упоминала, отступления и компромиссы, которые даются столь непринужденно юношам и девушкам наших дней, в те времена были настоящим преодолением и полным опасности путешествием по неизведанной территории – территории невинности, говоря высокопарно. И постепенно я набиралась храбрости, осознавая что совсем скоро «стану женщиной», как писали об этом событии в тогдашних книгах и журналах для девушек.

За нашим магазинчиком был крохотный дворик, и в самый разгар жары я стала проводить обеденный перерыв там, а не возвращаться домой. Франческа подобрала мне купальник-бикини – первый в жизни. Цвета спелого апельсина в белый горох – она сказала, это подойдет к оттенку моей кожи. В нем я чувствовала себя героиней голливудского фильма, особенно в сочетании с огромными очками в белой оправе а-ля Джеки Кеннеди. Но даже при моей смуглой коже загорать в этом пекле было просто невозможно, так что я передвинула шезлонг в тень увитой виноградом стены и читала все книги подряд из летнего списка.

И вот однажды я услышала из своего убежища звон колокольчика. Я быстро влезла в сандалии, накинула рубашку и побежала посмотреть, кто пришел. В дверях стоял Марчелло.

– Привет, Натали! – воскликнул он, – Она на месте?

Речь шла, разумеется, о Франческе. Я покачала головой.

– Они уехали в Милан.

– Ничего страшного, зайду попозже. – Тут он взглянул на обложку книги, что я держала. – О, Томас Пинчон! Тебе нравится?

– Вроде бы, – неуверенно сказала я.

Он улыбнулся.

– Вроде бы? – он взял у меня книжку, чтобы рассмотреть получше. – А я ведь был с ним знаком. Встречались на какой-то вечеринке для пижонов. То есть, я так думаю. Потому что позже я узнал, что он нанимал двойника для посещения вечеринок, так что, возможно, это был не он. – Он протянул мне книгу. – Что ж, раз уж я пришел, позволь мне взглянуть на новую коллекцию.

– Конечно.

Он прекрасно знал, где что лежит, и быстро просмотрел новые модели: открывая коробки одну за одной, он окидывал содержимое небрежным взглядом и клал обратно.

– Ты читала «V»? – вдруг спросил он.

Я не сразу поняла, что он снова вернулся к Пинчону.

– Еще нет.

– У меня он есть. Говорят, это шедевр. Могу дать тебе почитать.

– Правда?

– Ну конечно. Кстати, может, съездим ко мне, прямо сейчас? Заодно пообедаем, а потом ты вернешься с книгой.

– Не знаю… – я не ожидала приглашения.

– Брось, сегодня уже никто не придет в магазин, – убеждал он меня. – В такую-то жару! Кроме того, я уверен, Франческа бы тебя отпустила.

– Что ж, тогда ладно, – ответила я. – Спасибо!

Я завернула в бумагу выбранный им комплект – изящный бюстгальтер и трусики из желтого хлопка. К этому времени я виртуозно владела этим искусством.

– Каждый раз любуюсь твоей ловкостью, – сказал он, наблюдая, как я закручиваю кончики тесьмы с помощью ножниц.

– Дело практики.

У меня промелькнуло опасение, что принять приглашение от клиента-мужчины – поступок, который вызовет неодобрение доброй половины Монфорте. Но, честно говоря, меня это совершенно не волновало. Не говоря уж о том, что Марчелло был намного старше, он был слишком утончен, чтобы позволить себе нечто недостойное, – в самом деле, он никогда и ничем не намекал на свой интерес ко мне. С ним я чувствовала себя почти инженю – юной племянницей дяди-эстета, дающего ей уроки светского поведения. Кроме того, та, для которой он купил подарок, наверняка будет находиться неподалеку.

Он увез меня прочь в своей шикарной машине с открытым верхом. При движении жара казалась не столь изнурительной, воздух струился по бокам удлиненного капота машины подобно волнам густого теплого меда.

– В Риме сейчас еще жарче, ты представляешь! – сказал Марчелло, надевая соломенную шляпу. У него начинали редеть волосы на макушке; наверное, опасался, как бы не обгорела кожа.

Покинув город, уже вскоре мы свернули с главной дороги и проехали через большие кованые ворота. Перед нами был старинный сельский дом, прекрасно отреставрированный. Позади дома вдоль границы сада тянулась терраса, на которую из дома вели двустворчатые двери, с примыкающим к ней бассейном – в наших местах по тем временам большая редкость. За бассейном раскинулась пергола, где стоял стол с обдуманно разбросанными вокруг подушками. Герань в горшках одаряла алыми всполохами. А за террасой вниз без конца тянулся пологий спуск. Захватывающий вид на виноградники и лес в долине открывался миль на двадцать, не меньше.

– Какая красота! – воскликнула я в восторге.

Марчелло кивнул.

– Обожаю это место. Когда мне нужно писать сценарий, я еду сюда. – Тут он указал в сторону дома: – Только скажу Ницци, что нас будет двое.

Я подумала было, что эта Ницци и есть очередная пассия Марчелло, которой куплено в подарок белье. Но женщина, поспешившая к нам навстречу, вытирая руки о фартук, была немолода и седовласа.

– Это моя домоправительница, – объяснил Марчелло.

Мы обедали на террасе. Оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что этот обед был важным звеном в цепи событий того лета. Важной была не только наша беседа – хотя для меня стало большим открытием и существование взрослых людей, которых так же волновали книги, политика и новые идеи, как и нас, студентов; которые, если уж сплетничали, то об интеллектуалах, кинозвездах и политиках, а не о местных аптекарях и булочниках, и обращались с молодыми людьми как с ровней. Но самое главное, что я постигла тем летним днем, потягивая ледяное белое «Фаворито» на террасе Марчелло, – что есть люди, для которых красота – и жизнь среди красоты – не меньшая ценность, чем деньги или любая другая форма успеха. Марчелло не только обладал изысканным вкусом – он умело применял его на практике, поэтому каждая деталь обстановки была приятна на глаз и на ощупь. Столовые приборы, бокалы для вина, тарелки, сама еда – во всем этом не было ни толики небрежности, то были тщательно выбранные объекты, составляющее гармоничное целое.