Я снова набросился на ее губы, прорываясь в рот языком, сжимая тугие полушария и потирая соски большими пальцами, заставляя их затвердеть еще больше и сатанея от понимания что это от моих ласк они такие сжатые и вытянутые. Меня подбрасывало, меня просто корежило от похоти. Я хотел ее, я ослеп от этого бешеного желания до такой степени, что казалось сошел с ума. Повел по согнутой в колене ноге вверх, по грубому чулку, задирая платье, отрываясь от безумно вкусного рта, чтобы посмотреть ей в глаза и вдруг увидел в них слезы и…и страх. Внезапно накрыло яростью и едким разочарованием, смешанным с такой дикой страстью, что казалось меня сейчас разорвёт на хрен.

– Боишься? Боишься меня? – зарычал ей в губы и обхватил лицо пятерней, заставляя смотреть на себя и не давая отвернуться. Но она и не пыталась, вскинула руки и обхватила меня за шею, заставляя шалеть еще больше. – Так может вон пойдешь?

– Нет! – выдохнула и…и свою ладонь к моему рту прижала, потом по щеке провела и у меня кожа задымилась там, где коснулись ее пальцы.

***

– Не пойду. Поздно уже идти…все теперь поздно. Умереть хочу вот так с вами, в ваших руках. Боюсь…потому что раньше никогда и ни с кем. Не было никого…не трогал, не обнимал никто, не целовал.

Щеки румянцем покрываются, глаза прячет. А я дурак. Меня так утащило в ад моей страсти, так всего вывернуло, что я ничерта не заметил. В себя ее вдавил до хруста костей, за волосы назад голову запрокинул, чтоб видеть снова глаза, чтоб потеряться в них. Привык к бабам гулящим…порченым и поверить не могу, что она правду говорит.

– Почему со мной тогда? М? Почему мне? – шепчу и губы ее своими трогаю. Но не целую. Самого трясет всего, дергает как в лихорадке, потому что сдерживаюсь, потому что накинуться на нее хочется и разорвать. Брал других баб, трахал по-всякому, со счета сбился сколько было. И не понял, сам себе не поверил…Среди хлама этого, сброда, чтоб чистая. Блядь, да я б ее и грязную, и перепачканную… я б ее любую. Понимал ведь, что среди каторжных девственницы вряд ли найдутся. А тут шепчет, что никто и никогда, душу умотало в пятки, сердце зашлось. Громыхает так, что кажется оглохну сейчас.

– Потому что увидела и поняла…что мое сердце теперь бьется иначе.

Уткнулась лицом мне в грудь, сжимая дрожащими руками ворот моей рубашки.

– Может быть это любовь?

Резко отстранил от себя и обхватил нежное лицо обеими руками.

– Думаешь?

– Не знаю…никогда еще так сердце не болело и из груди не выпрыгивало, никогда еще не было так тяжело дышать и не казалось, что моя кожа горит там…там, где вы ее коснулись.

Мне никогда не признавались в любви. Многое было и «хочу тебя» и «возьми» и «давай»…и даже «трахни меня», но вот этого всего не было. Так чтоб от каждого слова душа взлетела, перевернулась, запылала и превратилась в пепел от восторга. Сама ко мне потянулась и губами в губы ткнулась. Сдавил за талию, вжимая в себя, жадно нападая на ее губы, вбиваясь в ее рот языком, втягивая в себя ее язычок, снова опрокидывая девчонку навзничь на постель, задирая юбку выше на талию. А она целует меня и шепчет…я с трудом разбираю, потому что меня уже накрыло, я уже несусь десятым валом в самое пекло.

– Ну и пусть…плевать…плевать на все. Пусть уплывают. С тобой хочу…твоей.

Рука сжала бедро, скользя к пояснице, дергая ткань панталон.

– Кто уплывает? – бессвязно в исступлении целуя ее губы.

– Никуда не побегу…не хочу больше…твоей хочу быть…

Застыл, сдавил ее тело обеими руками на долю секунд, а потом рванул за толстую косу назад так, что ее всю выгнуло и в глазах слезы появились. Так вот оно что? Охренеть! Идиот! Какой же тупой идиот! Побег! Так вот почему поет соловьем и заливает в уши так сладко. Шлюха каторжная, подзаборная! Врет падлюка!

– А куда бежать должна была, а? – второй рукой сдавил щеки и к себе лицо ее приблизил. Ладонь чешется сдавить шею так чтоб позвонки хрустнули. – Использовать меня решила, да?!

– Нет…, нееет… – шепчет и быстро головой мотает, по щекам слезы катятся, тонкие пальцы хватают меня за запястья, сдавливают. – они…они уже уплывают без меня. Я не поеду. Не поеду…слышите? Пусть пару дней, но с вами…ваша…

За горло схватил и все же сдавил не в силах удержаться, все еще трясет от близости ее голого тела. От того как груди колыхаются, когда дернул ее. Эти голые, сочные груди с острыми сосками…Блееееаааадь, как же мне хочется в них вгрызаться и на адской скорости долбиться в ее тело. Но слышать правду хочется намного сильнее.

– Рассказывай! Все рассказывай! Сейчас! Иначе задушу суку! Кто ты?

– Ник…то…, – отвечает, задыхаясь и я жмусь лбом к ее лбу.

– Не доводи до греха…шею сверну, Богом клянусь…Правду, мать твою! Сейчас!Кто!Ты!Такая!

– Княжна Соболевская…Екатерина Павловна…– выдохнула и обмякла в моих руках, зарыдала.

Княжна! Охренеть! Если только это не ложь…Я слышал о заговорщике Соболевском. Князь принимал в своем доме шпионов, давал кров французским лазутчикам, помогал в изготовлении и получении фальшивых документов. Продал свою душу и Родину за золото французского короля Луи Пятнадцатого. Князя застрелили при попытке побега. Неужели у него была дочь? Об этом я ничего не слыхал…Или девка снова врет. Сочинила легенду.

– Дочь заговорщика Соболевского? Впервые слышу, что у него была дочь!

Тряхнул ее и увидел, как по щекам снова покатились слезы.

– Да…у него была дочь. Дочь, которую обвинили в грехах отца и заперли в монастырь. Дочь, которую лишили титула, отобрали земли…Дочь, у которой хотели отнять самое последнее и сослать на смерть. Да! Я его дочь…Но разве я в этом виновата?

Глава 6

Прошлое….

Князь Соболевский не отличался особым благородством и всегда слыл коварным и подлым человеком. У него была плохая репутация забияки и картежника шулера. Правда, Бог не обидел его внешностью. Он был хорошо сложен и отличался аристократической красотой, от которой так млели женщины при дворе. Он наслаждался их вниманием, менял их как перчатки и не брезговал их деньгами. Но однажды с ним случилась то, чего он никак не ожидал. Он влюбился. На очередном балу Павел Владимирович встретил Дарью Ивановну Ольшанскую и был сражен ее красотой, нежностью и наивностью, скромностью и образованностью.