за монстра. Усмирил вредную птицу проснувшийся дядя Вова: арестовал ее и запер в сарае, а утром Гусейн воссоединился с хозяйкой. Женщина аж прослезилась от счастья: «Отрада моя вернулась! Птенчик мой!» А Гусейн носился вокруг с безумным видом и шипел.

Дядя Витя подал тарелку с румяными оладьями.

– Нет у меня кулинарных талантов твоей бабушки, но, надеюсь, съедобно.

– Съедобно! – оценил Даня, продегустировав. – Очень!

Дядя Витя польщенно шевельнул усами. Дружно зазвякали вилки.

– Дядь Вить, – сказал Даня, намазывая на оладью варенье. – В спальне висит фотография вашего дедушки.

– Так точно. Другие фотографии Платона Ивановича я передал в музей.

– Расскажите о нем, пожалуйста.

– А ты все больше интересуешься железной дорогой!

– Поезда крутые, – заметил Даня, и, будто радуясь комплименту, в окошко им погудел проезжающий за вокзалом состав.

– Не то слово, крутые. Иногда кажется, что они живые и каждый со своим характером. Платон Иванович чувствовал поезда как никто другой. С СО они были настоящими друзьями и боевыми товарищами. Рисковали собой, снабжая фронт. В январе сорок четвертого родился мой папа, а в феврале дедушки не стало.

– Его убили немцы?

– Да. СО ночью возвращался с передовой, вез раненных в лазареты. Была ночь, фашистский самолет заметил искры из трубы и сбросил бомбу. Она не попала в поезд, взорвалась рядом, но осколки осыпали кабину. Младший машинист погиб на месте, дедушку смертельно ранило. Однако он смог вывести СО к месту разгрузки.

– Герой! – восхитился Даня. – А младший машинист… Как его звали?

– Сидор Горев. Они с дедушкой с училища дружили. Вместе пошли в локомотивную бригаду. Горев во всем мечтал походить на Платона Ивановича. А с женой Самсонова, с моей, то есть, бабушкой, у Горева был какой-то конфликт. Она не любила о нем говорить.

– Сидор Горев… – тихо повторил Даня. Встал и на ходу допил шоколад. – Спасибо за оладьи. Я побегу.

– Ну, беги. Нет, стой.

Даня повернулся в дверях.

– Не то чтоб это поощрялось начальством… Но, знаешь, когда мне было столько же, сколько тебе, папа взял меня с собой в поездку. И я подумал… может, ты захочешь прокатиться со мной?

– Что? – ахнул Даня. – В локомотиве? Вы серьезно?

– Хочешь?

– Спрашиваете! Еще бы! – Даня подпрыгнул, победно сжав кулаки.

– Можем и Валентина прихватить.

– Класс! Спасибо! Спасибо огромное!

– Должен же я чем-то тебя подкупать, – засмеялся дядя Витя.

По дороге к музею Даня отправил Валику сообщение. Друг в ответ забросал его радостными смайликами. Стычка с Гусейном отвлекла обоих от тягостных предчувствий. При свете дня казалось, что надрать зад крабо-жабо-муравьеду не составит труда.

В самом приподнятом настроении Даня вошел в деревянное здание на пересечении улиц Железнодорожников и Обходчиков. В вестибюле его встретил молодой человек в дымчатых очках.

– Чем могу помочь?

– Я интересуюсь историей паровоза, который стоит у вокзала. Особенно военным периодом.

– Вот как! – Молодой человек приосанился. – Тогда вы по адресу. За мной!

К Даниному стыду, он не часто бывал в музеях. И даже оробел от тишины и особой атмосферы, царящей в зале. Он увидел крестьянскую печь, горшки, старинный наряд невесты и догадался, что именно здесь произошла стычка Валика с зомби-самураем. Сотрудник музея подтвердил догадку:

– У нас тут в апреле один юноша с ума сошел. Вы, надеюсь, не буйный?

– Вроде нет. – Даня прошел мимо освещенной солнцем таблички с надписью «Рунный камень, около IX века н. э.». Само собой, камня там не было – его перенесли на вокзальную площадь, а убрать табличку забыли.

– Сюда, – пригласил молодой человек.

Под красным знаменем, пришпиленным к стене, тянулся ряд выцветших фотографий.

– В годы войны, – начал сотрудник музея, – локомотивные и ремонтные бригады трудились, не жалея сил, в условиях бомбежек и налетов. Перед вами фотографии из семейного архива Самсоновых. Старший машинист Платон Самсонов и младший машинист Сидор Горев. К сожалению, многие снимки повреждены.

Даню, рассматривающего стенд, не покидала мысль: повредили снимки намеренно. Как еще объяснить, что на каждом из них лицо Сидора Горева было соскоблено или заляпано клеем, в лучшем случае сохранился рот с загнутыми вниз уголками губ? Лишенный лица машинист вызывал мурашки. Он стоял рядом с улыбающимся напарником, как привидение.

Экскурсовод вещал откуда-то издалека, повторяя уже знакомую историю. Даня сосредоточился на фотографии, запечатлевшей Самсонова с супругой. Бабушка дяди Вити была редкой красавицей. За ее плечом маячила голова Горева.

Даня моргнул. Самсонов с супругой моргнули в ответ. Там, в черно-белом мире, Платон Иванович наклонился и галантно поцеловал запястье супруги. А затем покинул кадр, уйдя за его правый край.

Потрясенный, Даня глянул на сотрудника музея. Видит ли он то же самое? Нет, не видит, точно ослеп. Даня снова вперился в стенд. На фото теперь были двое. Судя по зажатой позе, супруге Платона Ивановича вовсе не нравилось оставаться с другом мужа наедине. Она хмурилась. Под царапинами на пленке бесшумно двигались губы Горева. Его рука бесцеремонно схватила женщину за плечо, но Самсонова выпуталась и отвесила нахалу пощечину.

«Я вижу прошлое, – подумал Даня. – Их прошлое! За спиной товарища Горев пытался клеиться к его жене!»

На следующей фотографии Самсоновы позировали у детской кроватки. Позади набычился Горев. Кулаки младшего машиниста сжимались и разжимались, и хотя глаза утонули под чернильной кляксой, Даня понял, что тот смотрит на семейную идиллию с завистью.

Даня не разбирался в любовных треугольниках, но знал одно: домогаться чужой женщины – не по-мужски! Тем более в разгар такой войны!

На третьем снимке был СО. Из трубы валил дым. Луч фонаря пронзал тьму. Вдруг Даня будто нырнул в кабину. Платон Самсонов управлял поездом и не видел младшего машиниста, подкрадывающегося сзади.

– Нет! – воскликнул Даня. Экскурсовод продолжал говорить о подвигах железнодорожников, значит, кричал Даня лишь в своей голове. – У него нож, берегитесь!

Платон Иванович словно услышал Даню сквозь десятилетия. Он начал поворачиваться. Нож подло ударил в спину. Платон Иванович упал, а Горев повернул заштрихованное лицо к зрителю этой ужасной сцены, случившейся давным-давно. Холодный пот выступил на Даниных висках.

– Теперь твоя семья достанется мне! – отчетливо произнес человечек с фотографии.

И сразу после этого белая вспышка озарила кабину, лопнуло стекло, осколки накрыли убийцу.

Даня зажал ладонью рот, чтобы не закричать по-настоящему. В дыму кто-то поднимался. Платон Иванович был жив, он вцепился в рычаг…

– И посмертно награждены орденами Красного Знамени, – закончил экскурсовод.

Фотографии больше не двигались. Даня попятился, кинулся прочь из зала, но потом вернулся и поблагодарил за лекцию.

– Какая-то чудная молодежь пошла, – произнес сотрудник музея, поправляя очки.

Глава 11