— Я бы предпочла, чтобы это был Эдвин, а не Клайв, — сказала Розамунда. — Ведь если это Клайв, то бедной Натали придется узнать, и бедному Хамфри…

— Большое спасибо, — сказала Анджелика, — а бедная я, значит, не в счет.

— Да ну, Анджелика, — отмахнулась Розамунда, — ты, как я, сама умеешь за себя постоять.

Что крайне удивило Анджелику. Она никогда и в мыслях не имела быть благоразумной, доброжелательной и многотерпеливой, то есть женщиной, которая способна мириться с изменами мужа во имя чего-то благородного и высокого.

— И в любом случае, — добавила Розамунда, — у тебя нет детей, так что это вообще не важно.

Тут Анджелике стало понятно, что у Ламберта были все основания отвратить лицо от Розамунды и предпочесть Сьюзен. Анджелика почти поверила, но не до конца. Ну а чтобы предположительного ребенка Сьюзен зачал Эдвин, это было невозможно, и конец. Эдвин слишком исполнен достоинства, слишком аристократичен, чтобы отнестись к Сьюзен серьезно. Да, она им нравилась, но веса не имела никакого.

Анджелика позвонила Сьюзен сказать, что, пожалуй, она зайдет поговорить кое о чем. Трубку взял Хамфри, кто-то попытался вырвать ее у него. И Анджелика услышала всякие звуки: стук, удары, плач маленького Роланда, а затем визг, и незнакомый голос произнес: «Хамфри, ни с кем не разговаривай. Я тебе запрещаю. Сначала поговори с адвокатом». Еще пыхтение, а затем Хамфри завладел трубкой. И Хамфри сказал с не присущей ему страстностью:

— Это ты, Анджелика? Стерва! Ты покрывала Сьюзен; ты обо всем знала; она взяла пример с тебя, она мне все рассказала о тебе и Ламберте! — И Хамфри положил трубку.

Анджелика рассмеялась. Ничего не могла с собой поделать. В комнату вошел Эдвин.

— Что тебя так смешит? — спросил Эдвин.

— У Сьюзен связь: а) с Клайвом Раппапортом, б) с Ламбертом, в) с тобой. У меня связь с Ламбертом, а ты и/или Клайв Раппапорт наградил Сьюзен ребенком. Вот это подлинная деревенская жизнь.

— Не вижу ничего смешного, — сказал Эдвин, словно ничуть не удивившись. — Почему ты смеешься над чужими несчастьями?

— Ну, — сказала Анджелика, — будь так на самом деле, это были бы и мои несчастья.

— Так ты отрицаешь? — спросил Эдвин. — А Сьюзен говорит, что так и есть.

Анджелика просто не может поверить такому о Сьюзен — что она, лишь бы выпутаться, врет так, будто все они еще учатся в школе. Ясное небо заволакивают тучи, черные тучи, слой за слоем, и между слоями бушуют разные грозы, питаясь друг другом. Молнии располосовывают небо; грохочет гром; бури хлещут ливнями. Анджелика более не стоит чистая, безмятежная, озаренная солнцем любви и благополучия. Земля, на которой она стоит, содрогается. И надеяться ей остается только на то, что земля все-таки не поглотит ее целиком. Слишком уж внезапно все это.

Эдвин включает телевизор, будто ничего не произошло.

— Эдвин, — говорит Анджелика мужу, — в Железнодорожном коттедже происходит что-то непонятное. Неужели тебя это не интересует?

— Нет, — говорит Эдвин, — ведь к нам, в сущности, это никакого отношения не имеет.

Он уже смотрит программу документальных фильмов о Северной Ирландии и не отводит глаз от экрана.

— А по-моему, имеет, — говорит Анджелика.

— Я знал, что ты примешься это смаковать, — говорит Эдвин. — Непорядочно сплетничать о частных делах.

— Но Сьюзен моя подруга, — говорит Анджелика. — У нее несчастье…

— Ну, твое поведение с ней вряд ли можно назвать поведением подруги.

— Если она врет про мужа Розамунды и меня… — говорит Анджелика.

— Мне кажется, ее тревожат твои намерения относительно ее собственного мужа, а не мужа Розамунды.

— Бред какой-то, — говорит Анджелика.

Она бы хорошенько встряхнула мужа, но только он стал совсем чужим и к тому же враждебным.

— У тебя нет никакой лояльности по отношению ко мне? — спрашивает Анджелика. — Ты готов слушать любые дурацкие сплетни.

— В дом их принесла ты, — роняет Эдвин. — Это ты хотела вести светскую жизнь. Сьюзен звонила мне вчера. Ей был нужен мой совет.

И он рассказал Анджелике, что Сьюзен обсуждала с Клайвом Раппапортом по телефону какой-то рабочий проект. А Натали взяла отводную трубку, подслушала, поняла все не так и закатила истерику.

— Хотя собственное поведение Натали, — говорит Эдвин, — едва ли дает ей право возражать против того, как поступает и как не поступает Клайв, но когда же женщины бывали объективны? Их понятия о справедливости крайне однобоки. Сьюзен опасалась, как бы Натали не натворила бед, позвонив Хамфри, а потому позвонила мне. Только и всего.

— А почему тебе? — спрашивает Анджелика.

— Наверное, — говорит Эдвин, — потому что я ее друг и единственный, кому она может доверять, зная, что он не станет смаковать чужое несчастье, не превратит в сплетни и анекдот нечто столь важное. Не могло бы все это подождать конца программы?

«Как он смеет! — говорит голос в голове Анджелики. — Как он смеет!»

Другой говорит: «Не руби сук, на котором сидишь», и еще один говорит: «Уведи его наверх и оттрахай». Анджелика встряхивает головой, чтобы отделаться от них, и это ей удается.

Анджелика выключает телевизор. Эдвин вздыхает.

— Я не верю, что Сьюзен хоть чуточку подозревает меня и Хамфри, — говорит Анджелика, беря себя в руки. — Хамфри мне в отцы годится. Но не стоит ли нам разобраться в этом? Вдруг это фантазии Хамфри. Будто я на него нацелилась. Извини, что я выключила телевизор. Я поступила грубо.

— Пустяки, — говорит Эдвин как ни в чем не бывало. — Думаю, Сьюзен слишком впечатлительна. Ее так тревожит, что она начнет стареть! Я ей говорил, что это глупости.

— А ты откуда знаешь? — спрашивает Анджелика. — Откуда ты знаешь про Сьюзен то, чего не знаю я? Ты говоришь так, словно ты самый близкий ее человек.

— Когда ты в киоске «Наследие», — говорит Эдвин, — мы со Сьюзен иногда прогуливаемся. Ее интересует столько всего, чем ты вовсе не интересуешься. Например, английские полевые цветы.

— Стерва! — говорит Анджелика, ставя точку.

— Сьюзен говорит, что в твоем отношении к ней, ей кажется, есть элемент лесбийства, — говорит Эдвин. — Это ее смущает. Она думает, что ты, возможно, предпочитаешь женщин мужчинам, но боишься посмотреть правде в глаза.

— А что думаешь ты? — спросила Анджелика.

— Не знаю, — сказал Эдвин. — Последнее время ты не слишком-то ко мне льнешь.

Анджелика расхаживала по комнате и думала, думала, а Эдвин гладил собак и ерошил им шерсть — лабрадорам: один лежал поперек его колен, остальные — на его ступнях, крупные, ласковые, плотные, золотистые. Эдвин снова включил телевизор. Но программа о Северной Ирландии кончилась. Эдвин опять вздохнул.