«Они все знали и слышали, — думала Милана, — но не пришли, не заступились. Женя сказал, что не надо искать виновных среди своих близких и знакомых, а я снова ищу. Да, я виновата, что не заперла дверь, но мать и отец понимали, что я в опасности, и сидели, слушая мои крики. Я бы так не смогла!»

Девушка повернулась к стене лицом, чтобы свет не резал глаза. Она снова и снова пыталась найти оправдание родителям, но не находила.

«Мне жаль мать, а отца я ненавижу», — подвела она итог своим размышлениям.

В том, что она не только боится отца, но и ненавидит, Милана не хотела сознаться даже себе. Только иногда, в минуты отчаяния, у нее мелькала подобная мысль. Впервые она подумала так, когда ей было десять лет. Тогда они еще жили в старом доме и вовсю шло строительство нового. Семье приходилось экономить на всем, и, чтобы было полегче, они завели хозяйство. Первым в сарае появился поросенок, затем купили несколько уток и селезня. Весной утки высиживали утят, и Милана видела, как наклевываются яйца и на свет появляются чудесные желтые комочки. Когда уток с утятами выпустили во двор, все увидели, что у одного малыша лапки повернуты внутрь и он падает, когда пытается бегать, так как наступает одной на другую. Милане он сразу понравился.

— Смотрите, он улыбается! — радостно воскликнула девочка.

Но братья и сестры несчастного калеку не жаловали и, когда он пытался подобраться к кормушке, клевали его со всех сторон. Тогда Милана брала утенка на руки и так кормила его.

— Они жестокие, Пиня, — говорила она утенку, — но я тебя в обиду не дам.

Утенок быстро привык к рукам девочки и так же быстро отдалился от своих сородичей. Он постоянно искал укромное местечко, так как родственники клевали его при любом удобном случае. Он сидел, забившись в уголок, не пытаясь пробраться к еде, и уже не улыбался. Тогда Милана начала прятать его на день между колодами во дворе. Она закрывала вход, оставив щель для света и для того, чтобы Пиня мог видеть происходящее вокруг, а обидчики не могли его достать. Утенок быстро привык к тому, что должен сидеть и терпеливо ждать свою спасительницу из школы. Как только Миланка появлялась во дворе, он поднимал шум и радостно пищал. Она открывала заслонку, и Пиня с радостью выкатывался ей навстречу.

— Мой Пинечка! Ты улыбаешься! Ты рад мне? — говорила девочка, поднимая утенка, который пытался ходить, но лапки наступали одна на другую, он падал, опирался на крылья и снова поднимался.

Девочка кормила его с руки, поила, а выучив уроки, выносила на улицу, пускала на травку, и утенок жадно щипал ее клювиком. Тогда, будучи ребенком, она впервые чувствовала, что есть кто-то, кто ее любит, ждет и искренне ей рад. Не зная ласки матери, она подсознательно прикипела всем сердцем к маленькому существу, которого, как и ее, постоянно клевали родные, — она чувствовала себя такой же нелюбимой и ненужной, как и ее Пиня. Миланка кормила утенка четыре раза в день: утром до школы, по возвращению домой с занятий, после обеда и на ночь. Пиня никого не признавал, кроме девочки, — наверное, она была для него и подругой, и матерью. Милана не чувствовала себя одинокой — теперь у нее был верный друг, к которому она приходила, чтобы не только накормить его, но и рассказать о своих детских обидах и даже поплакать. К осени утенок вырос и, кроме уродливых лапок, уже ничем не отличался от своих сверстников.

Поздней осенью уток начали резать, и мать чаще всего готовила их с картофелем. Однажды за ужином Милана с удовольствием ела тушеное мясо, как вдруг вспомнила, что не покормила Пиню на ночь.

— Извините, мне надо выйти на минутку, — сказала девочка.

— Иди, — разрешил отец.

Милана бросилась во двор. Смутная страшная догадка мелькнула в голове, еще когда девочка бежала к колодам. Она увидела, что заслонки нет, но все равно встала на колени и заглянула в щель. Там было пусто!

— Пинечка! — позвала она, все еще не веря в случившееся.

Было тихо. Она просунула руку, но никого не обнаружила. Потрясенная, она вбежала в дом и с порога спросила:

— Где мой Пиня?

Родители молчали.

— Где он? Вы его… Вы его зарезали? Как?! Как вы могли?! — в истерике закричала Миланка и заплакала. — Он мой! Он меня любил! Вы его убили! Убийцы! Лучше бы вы меня зарезали! Убейте меня! Вы жестокие!

Отец положил ложку на стол и приказал матери:

— Успокой ее!

Милана кричала сколько было сил. Мать не смогла завести ее в комнату, и тогда отец занес ее туда на руках.

— Не прикасайтесь ко мне! Вы убийцы! — кричала девочка. — Зачем? Зачем вы это сделали?! Как вы могли?!

Даже сейчас, вспоминая тот день, Милана не сдержала слез, и они градом покатились по щекам. В тот день родители убили не просто утенка, а веру в то, что кто-то может ее искренне любить. Она плакала целую ночь, кричала, билась в истерике. Мать пыталась влить ей в рот успокоительное, но у девочки, вспомнившей, что она ела своего любимца, началась рвота, которая не прекращалась несколько часов.

— Может, ей нужен врач? — спросила мать.

— Ремень по ней плачет! — ответил отец недовольно. — Устроила из-за какого-то птенца такое, что сосед приходил спросить, что у нас стряслось. Он думал, что, может, кто-то умер. Случись что со мной, она бы так не ревела.

К утру Милана притихла, лежала молча, с безучастным видом. Пришло время завтрака, и мама сказала:

— Милочка, пойдем вниз, я напою тебя чаем.

К ее удивлению, девочка послушно последовала за ней. Мать поставила перед ней чашку с чаем, и Миланка сделала несколько глотков. Тут подошел отец и поставил перед ней тарелку с утиным мясом и картофелем.

— Ешь! — приказал он.

— Не буду, — тихо ответила девочка.

Она с ужасом посмотрела на крылышко своего Пини, представила, как он доверчиво пошел к отцу на руки, а тот отрубил ему голову, и снова слезы крупными горошинами покатились из глаз.

— Или ты сейчас это съешь, или я накормлю тебя силой, — сказал отец.

Милана боялась отца, но есть мясо того, кто ее так любил, было выше ее сил.

— Я не могу, — ответила она.

Тогда отец встал сзади дочери, обхватил ее голову рукой, а другой до боли сжал щеки, заставляя открыть рот. Он взял со стола кусок мяса, но тут Милана дико закричала. Она снова билась в истерике и размахивала руками, пытаясь вырваться.

— Не буду! Как вы могли?! Зачем вы его убили?! Он меня любил!

Девочка кричала так, что отцу пришлось ее отпустить. Она упала на кровать и безутешно расплакалась. Вскоре у нее поднялась высокая температура, но отец не разрешил вызывать врача.

— Пусть поревет и успокоится, — сказал он матери.

Несколько дней Милана ничего не ела, только пила воду. Она то лежала молча, то тихо плакала в подушку. В день, когда зарезали Пиню, она возненавидела отца. Девочка никому об этом не говорила, но к страху прибавилась ненависть. Еще тогда, будучи ребенком, она дала себе слово, что никогда не будет так жестока со своими детьми.