Самый неясный вопрос — это судьба собственно Греции. Историки выдвигают теории, прямо противоречащие друг другу, в то время как источники почти безмолвствуют. По крайней мере два региона, Фессалия и внутренний Пелопоннес, были колонизированы славянскими племенами в конце VI и начале VII века. Некоторые из них задержались там на очень долгое время: эзериты и милинги Лаконии сохраняли свою индивидуальность почти до самого оттоманского завоевания. В 623 г. группа славян даже попыталась завоевать Крит.

Наконец, славянская колонизация не миновала и азиатской стороны Пролива. Сначала это были военные поселенцы на службе у Империи, особенно с середины VII века. Около 688 г. Юстиниан II приумножил их за счет депортаций, которые возобновлялись в VIII и даже XII веках. Однако после битвы при Манцикерте33 все они исчезли в хаосе тюркских войн. Всем этим «Склавиниям», если воспользоваться термином византийских историков, была присуща одна и та же особенность: они еще очень долго не превращались в настоящие государства, довольствуясь племенными структурами. Благодаря «Чудесам св. Димитрия» нам достаточно хорошо известны сущность и занятия славян на территории Македонии. Все эти группы живут исключительно в сельской местности (в то время как города, для них по-прежнему недоступные, например, Христополис и Фессалоники, остаются полностью греческими); у них имеются свои княжеские династии и земельные владения, но мало что или вовсе ничего от политических институтов. Славяне ничего не строят, и их единственный археологический след — негативный: прекращение всякой архитектурной деятельности у византийцев. Их ратная сила значительна, но, кроме тех случаев когда их возглавляют авары или болгары, они малоспособны к крупным операциям. Это отсутствие политических и военных структур вкупе с язычеством ставит их на низшую в византийском мире социальную ступень; симптоматично, что константинопольская аристократия, обычно столь открытая к пришлым элементам, долгое время не имела славян в своем составе. Наконец, их язык остается лишенным письменности вплоть до ее создания, на основе глаголицы, св. Кириллом и Мефодием около 860 г., и, в отличие от болгар, они никогда не пользовались греческим как языком делового общения или эпиграфики.

Острая практическая сметка греческих императоров быстро обнаружила выгоду, которую можно было извлечь из этого положения. Устранить славян было нельзя — да и чему бы послужило опустение земель? — так же, как и ассимилировать их. Со времен Юстиниана II (685–695) за склавинами признается автономия, но зависимая от Византии, и теоретически они обязываются нести определенную военную службу. До самого XI в. в большинстве славянизированных регионов не ступала нога византийских чиновников, там были нередки мелкие бунты, однако, за исключением болгарских земель, политическая опасность со стороны славян не грозила, и прибрежные города без особых помех могли оставаться греческими. Как и всегда, надежду на постепенное усмирение «варварства» новоприбывших вселяло проповедывание христианства.

Какова была участь древнейших жителей в этих землях? Мы располагаем только очень расплывчатыми сведениями; современные националистические течения на Балканах с легкостью толкуют их в противоположных смыслах. О возможности сохранения значительных дославянских меньшинств, пусть низведенных до низшего социального уровня, говорит факт существования в наши дни албанцев, безусловных потомков коренных иллирийцев, и македонских румын, последних отпрысков романизированного населения Иллирикума. Похоже, во внутренних областях не сохранилось никакого городского населения, ни греческого, ни латинского; беженцы стекались в прибрежные города, Салону, Фессалоники или Константинополь.

В связи с Фессалониками один очень любопытный текст, относящийся к правлению Ираклия («Чудеса св. Димитрия»), упоминает о «всех беженцах из дунайских областей, из Паннонии, Дакии и Дардании, и других провинций и городов». Греческая традиция очень неопределенного характера перечисляет места, куда прибывали беженцы из Пелопоннеса: восточная Сицилия, Калабрия, остров Эгина (Хроника Монемвасии, XIV–XV вв.). Однако часть греческого населения укрепилась на месте, например, в горах Лаконии, Цаконах, диалект в которых, безусловно, сохраняет некоторые дорические особенности. В Иллирии папа Иоанн IV (640–642), далматинец по происхождению, осуществил массовый выкуп своих соотечественников, захваченных язычниками.

Помимо островов и портов, по-видимому, для беженцев существовало еще два основных пристанища, оба бедные и труднодоступные: горы Пинд на западе, в Албании, и некоторые горные цепи по берегам Эгейского моря: Лакония, Олимп, Халкидики. Уцелевшие латиняне (румыны с п-ова Истрия, далматинцы, македонские румыны) представляли собой всего лишь меньшинства, которым было не под силу осуществить серьезные действия, направленные на ассимиляцию своих славянских соседей. Зато на юге греки остались достаточно многочисленными для того, чтобы, начиная с X в., вести обратное завоевание, которое было энергичным, хотя так никогда и не увенчалось полным успехом.

Наиболее верный способ изучения этих сложных проблем предоставляет топонимия. На Балканах она только в редких случаях позволяет провести точную датировку. Прежде всего можно констатировать массовое исчезновение названий древних поселений, не только в сельской местности, но очень часто и городов — примером в случае Пелопоннеса служат Микены, Мантине, Теже; уцелевшие же, в большинстве своем, локализуются на побережьях. Внутри страны изобилуют славянские названия: на Пелопоннесе их порядка четырехсот; ими обозначаются даже некоторые морские пункты: например, порт Пилос превращается в Наварин.

Археологические данные очень скудны и, в еще большей степени, спорны. Наиболее достоверным считается прежде всего факт разрушения всех строений, находившихся вне стен крупных городов около VII или VIII вв., затем прекращение всякого строительства между этой эпохой и концом IX века. Наблюдается некоторый перерыв в нумизматических находках в Коринфе (это происходит при Константине IV, 668–685) и на афинской агоре, где они пресекаются, по-видимому, около 583 года. Это, без сомнения, свидетельствует о серьезных кризисах в истории этих городов, вызванных славянами или, отчасти, аварами, однако отнюдь не продолжительной славянской оккупацией (Афины избегли подобной участи). До настоящего времени в Греции не выделен археологический горизонт, который можно было бы с уверенностью соотнести с великим переселением славян.

Ход восстановления византийского порядка на периферии Балканского полуострова становится легче понять, если, как предлагает Г. Острогорский, рассмотреть этапы распространения фемного устройства в европейской части Империи. Первая в Европе фема была создана около 680 г. в восточной Фракии, охватывая непосредственные подступы к столице; около 690 г. за ней последовала Элладская фема, которая включала в себя, главным образом, Аттику и Беотию, являвшиеся двумя главными прибежищами эллинизма. Затем деятельность в этом направлении прекратилась почти на два века. Она была возобновлена в конце VIII в. созданием Македонской фемы, которая, несмотря на свое название, имела своим центром Адрианополь и охватывала в основном западную Фракию. Настоящая Македония еще не была возвращена, но никто не отваживался это обнародовать. С начала IX в. на Адриатическом побережье фемой становится Диррахий, на Эгейском море — Фессалоники, а также Пелопоннес и Кефалиния. Во второй половине