попросишь, мы с супротивником твоим беседы говорить станем, дабы баталию сию поскорей закончить. Мы политик хорошо знаем и умеем договоры писать и печаткой скреплять. А ты за то нам еще какие послабления в торговле дашь и чего-нибудь отпишешь.

— Как же мне баталию кончать, когда я ратников без счету потерял и ничего не добыл?

— А мы договоримся, что б тебе за то землицы отрезали, а ты нам с той землицы свой кусочек в презент дашь. Сие дело прибыточное — у тебя землица и у нас, а супостату впредь наука. А ратники сгинувшие — то пустяк-пустяшный, бабы у тебя справные, новых нарожают, поболе, чем прежде было. Захочешь — после новую баталию учинишь, а мы тебе пособим, потому как в том свой интерес заимеем, когда ты нам от новых добытых земель чего отпишешь. А то с двух сторон ватагами навалимся и всяк свой кусок возьмет, ты — отсюда до сюда, а мы вот так. И станем жить добрыми соседями, на что особый документ составим и печатки к нему пришлепнем!

А может и так, шибко всем эта баталия надоела, которой конца-края не видать. В казне сундуки паутиной да пылью взялись, как дале воевать? А иноземцы — они большой политик знают и может чего выторгуют. Спорить с ними себе дороже выходит. А им прибыльней. Все-то они как кафтан наизнанку вывернут и тебе же втридорога всучат. Свой-то народец понятный — с него три шкуры спустишь, да четвертую скрести начнешь, а он только мычит и глазками зыркает. А иноземец он обхождения требует, речей тонких, с вывертами. Ну их, к их люцициферовой маме…

— Ты Царь-Государь не сумневайся, мы люди торговые, нам не впервой чужой каравай делить. Мало будет, мы Послов призовем. Дело это верное. Чтоб сызнова воевать, надобно много руд поднять и без счету пушек наплавить. А мы тебе в том подмогнем, коли ты кузни в нашу пользу отдашь, пушки да пики покупать станешь, по цене, что Биржа даст и от податей на сто лет освободишь.

— Так поди дорого запросите?

— Твои Бояре еще поболе — у них карманы без дна. Они, как все растащат, после, все одно — к нам с поклоном придут, только это тебе, Государь, втрое выйдет. А коли мужику мастеровому доверить пушки лить, так он может их против тебя оборотить. Вот и выходит, что лучше нас тебе никого не сыскать. Мы завсегда готовы ближнему помощь сделать, когда себе не в убыток. У тебя в стране ныне разор случился и казна пуста, а у нас золота в достатке и товаров, чтобы народишко твой накормить и одеть, а без того они бузу учинить могут. Мы дурного не присоветуем, мы тыщу лет друг с дружкой воевали да мирились, оттого все про то знаем. Ежели победа на пустое брюхо, то всё одно народишко роптать станет, а коли даже побили тебя, но сыты все, то и простят с сердцем легким. Теперь тебе надобно о своем царстве-государстве помыслить, а твое от тебя не убежит, страна у тебя большая, народу без счету, будут пушки, ты кого хошь одолеть сможешь. Да не этих, а может иных, что поболе да побогаче, в чем и наш интерес имеется…

— А как же злато мое, что в подвалах ваших хоронится? — вспоминает, хмурится Государь.

— То был прежний договор, — вздыхают иноземцы, — Теперь надобно много судов учинить, чтобы мы могли печатки с дверок сорвать. У нас все по параграфу, никто за просто так ничего получить не может, а только ежели суд решение даст. Сие дело трудное и казусное и шибко долго тянуться может.

— А суд чей?

— Суд, понятно дело, нашенский, потому как золото у нас лежит. У кого золото — тому об нём и голову ломать. Судьи мантии бархатные оденут, законы поворошат, да вердикт обскажут, может и вернется чего. А мы покуда новый договор пропишем, крепче прежнего. Ты, Государь, не печалься, с нашей помощью ты во сто крат более злата-серебра обретешь, коли правильную торговлю с нами учинишь. А мы тебе за то, как мириться станем, поболе землицы вражей выторгуем с рудами да реками полноводными. Отчего выйдет тебе прибыток больше прежнего. Верь нам…

На том и столковались и печатки к бумагам приложили.

И всё как есть осталось, и все при своем — Царь при троне, бояре при нем и сундуках, добром набитых, казначей — при казне, Воеводы при наградах, иноземцы при землице и рудах железных. Мужики при том, что ране имели — при лаптях, рубахах нательных, да пустой похлебке, спасибочки Царю-Батюшке, что хоть этого не забрали. И служивый народ милостями не обошли — каждый получил медальку на грудь, да по два аршина земли. Где и упокоились.

Такая сказка-присказка. А дальше все стали жить-поживать, добро проживать. И я там был, мед-пиво не пил, по усам не текло, в рот не попадало. Да и не мне одному. Уж так у нас повелось, что кому — честной пир да свадебка с приданым, а кому жестокое похмелье, да обкусанный каравай.