лицо Альфонса руками и прижал его лоб к своему.

— Это я, брат, это я!

— Р… Рой…?

В его глазах читалось недоверие, но вдохнув знакомой сизой дымки, Альф пришёл в себя и кивнул.

— Он был здесь, Рой… Смерть.

— Твои девочки смогли что-то у него узнать?

Глаза парнишки вдруг наполнились тоской и уставились нам под ноги, где лежала девчушка с дырой в груди.

— Она узнала, что его сердце не при нём. Что дуракам его не украсть… ведь оно у всех на виду.

Хоть и с трудом, но в девчонке я узнал любимицу и от того самому стало горько от потери.

— Конечно, она говорила всего лишь о любовной чепухе, но… её сердце он точно украл.

Понятнее не стало, но уже было над чем подумать. Однако мана стала всё сильнее багроветь, а её струйки иссыхать, словно медленно испаряющаяся влага после лёгкого дождя.

— Прости, брат, но ты знаешь протокол…

На мгновение в глазах Альфа промелькнула тень отчаяния, но сразу угасла, и он сдержано кивнул.

— Да… да возродиться из нас мир.

Дрожащим голосом попрощавшись, Альфа сквозь силу улыбнулся и окончательно замер, оторвавшись от живительной маны. Силы, украденной из его мира в том числе…

— Прощай… брат.

Я так и не нашёл в себе сил сказать ему о фракталах, уже заполонивших его коридор.

— Пойдём, Молодой… пусть Альфа хоть немного отдохнёт от баб.

Я попытался отшутиться, быстро выйдя из злачного двора моего парнишки, но во рту всё равно кровило от со злобой закушенной губы.

— Я проиграл этот мир…

Мир 9

Винить себя оказалось легче, чем я думал.

Хотелось бы сказать, что проиграли мы все, а не кто-то один. Не брать вину на себя…

Как бы хотелось… но не выходило.

Ведь это было бы не правдой.

Бутылка кончилась быстро.

Спёртый воздух комнаты вызывал позывы выблевать себе же на штаны, но сил не было даже на это.

— А почему бы Альфу просто не забрать?

«Молодой» в моей голове раз за разом задавал этот вопрос, а я тщетно пытался убежать от ответа.

— Забрать…

Было бы слишком хорошо, а потому и не было правдой. В иных мирах меня питала мана, но вот парнишек лишь их миры. Выкачай их жизнь или душу у парней, как спасения уже не будет. Пусть даже я посадил бы их на ману, как торчков. Не более, чем зомби с мёртвым взглядом за сизой пеленой… чем Смерть не брезговал пользоваться множество раз.

— И вот как такое объяснить?

Молодой же мне ожидаемо не поверил и едва не посеял смуту в зале с остальными, пока Совесть не вернул его домой. Всё же, только с ним я и мог поделиться таким даром сизой кутерьмы.

С трудом перевернувшись в незнакомой постели, я обнял какую-то девчонку, не особо разбирая таких мелочей, как женский возраст и имена. И всё же, ухватив её за прелести и прижав к груди, мне удалось лишь тревожно задремать.

Сумбурно и скомкано. Болезненно и одиноко…

Мир был мертвецки серым, словно смазанные текстуры.

Раздробленным… разбитым… сломанным.

Не было ничего и, казалось, что ход времени замер, а отмеряли его лишь мои бредовые мысли и сбивчивый ритм сердца. Условную пустоту заполняли только призрачные взвеси, заставившие бы Евклида крутиться в гробу. Уж не знаю от гнева ли или от восторга…

Впрочем, самоподобные множества призрачных масс, отдалённо напоминавших лишь капусту романеско, притягивали сильнее, чем я был способен осознать. Пальцы сами собой коснулись неведомой материи и лишь потоком бурой маны заставили почувствовать её подобие естества.

В тот же миг я очнулся.

Словно от наваждения или сна.

Тряпка бледно жёлтого цвета утирала вековую пыль с комода горного домика, а в руке была сделанная вчера фоторамка с улыбающейся Лерой.

— Не помню этого фото…

В груди колотилось сердце, но в этот раз удалось сбросить всё на подкрадывавшуюся старость. Двадцать пять это вам не шутки…

Поставив рамочку на место, я с тоской посмотрел на дверь.

— Ну почему же ты не приходишь…?

Любимая убежала в горы, загоняя нам сегодняшний ужин, который я умудрился спалить, пролив заодно и масло себе же на правую руку. Вот только её не было слишком долго и на этот раз сердце защемило уже не на шутку.

Я схватился за грудь и словно обжёгся о собственную плоть.

— Лера…!

Осколочек маны, вплетённый в её душу, неистово горел, а в глазах запекло. Я тотчас выбежал наружу и сердцем чувствовал куда бежать.

Лесные кроны осыпались за воротник, но снег сгорал едва касался пылавшего загривка. Кутерьма стирала ноги в кровь, оставляя лишь проталины и обожжённые грудки. Лес кружил завихрами ледяного ветра, застилая глаза обжигающей пургой, но в груди уже резонировали рёбра.

В голове сложилось два и два. Начало весны и склон под сорок градусов.

— Лавина…

Ноги сами оторвались от земли и не смотря на боль хлеставших веток, через мгновение я уже пролетал над чащей, разрезая мутный заснеженный воздух сизо-бурым шлейфом кутерьмы.

Лишь в последний момент я заметил Леру и зажал в объятиях, а потом нас поглотила ревущая масса взвешенного снега и ударная волна.

Я заорал от разрывавшейся кожи и треска костей, но…

Вокруг снова была лишь незнакомая постель и до чёртиков напуганная девчонка.

В груди щемило. Воздух был тягучим и вязким.

Глаза жгло от нестерпимой боли, но к жизни меня вернул лишь едкий запах гари.

Ещё не понимая, что произошло, я похлопал по кровати, сбив занявшееся пламя от жара бурой маны, и прижавшись к стенке, обхватил голову руками.

— Что… это…!?

Боязливо потянувшись к своей простынке у моих ног, девчонка прикрылась и присев на пол, издали посмотрела мне в глаза.

— Вам приснился кошмар, хозяин?

Спросила она робко, но знакомый голос помог воспалённой голове найти вешечку, за которую можно было зацепиться.

Пускай это был точно не кошмар, а скорее мираж из прошлого, которое помнилось мне совсем не таким, я поднял глаза и огляделся. Вокруг всё так же были мутные стёкла жалкого подобия домика с буржуйкой в уголке и термопакетом в оконной раме «элитного жилья».

— Это… ты…?

Узнать симпотную девчонку с талантливым ротиком и мелюзгой на шее оказалось не трудно, когда она испуганно, но искренне улыбнулась.

— Да, Ваша Светлость. Вчера вы выпили и пришли ко мне в подаренный вами дом.

Она немного успокоилась и даже покраснела.

— Мальчишки сначала удивились вашей напористости, но я закрыла их в другой комнате, так что вас