Как я отнесся к поступку командира? Неужели не понятно? Командир — это власть, солдат — бессловесный подчиненный. С древности до наших дней военная машина держится на жесткой субординации.

Минометчик — без миномета

Присяга. К ней мы готовились воодушевленно. Без конца повторяли текст. В день торжества на полдня отменили занятия. В столовой испекли отличные булочки с повидлом и выдали дополнительно по кусочку сахара. И вот я подписал присягу на верность Родине. Конечно, как все, ходил гордый от сознания своей миссии. Я понимал: скоро — на фронт.

Шло время, и напряженность занятий усиливалась. Наполовину сократили свободный час. Уменьшили часы, отведенные на изучение уставов, шагистику. Все было подчинено боевой подготовке. Чаще стали выходы в поле. Несколько раз в месяц комроты старший лейтенант Ковальчук выводил взвод в поле и разыгрывал с нами возможные боевые ситуации. Например: предстоит атака, но артиллерия подавила не все огневые точки противника — может ли наступать батальон, или нужно дождаться их полного уничтожения? Или: мы на марше, вдруг на колонну налетают немецкие самолеты — как действовать? Как поступить на переправе, если времени в обрез, а саперная часть отстала? Где лучше выбрать позиции для минометного взвода? Что делать, если на минометную батарею движутся танки противника? Много самых неожиданных ситуаций — и различные варианты решений. Комроты обозначает их содержание и обращается к нам: «Ваше решение?» Тридцать секунд на обдумывание. Затем, если в ответ молчание, обращается к следующему: «Ваши действия?» Дальше — новый сюжет…

Полезное и увлекательное занятие — никто не сомневается. Все же во всем том, что мы делали, какие разыгрывали ситуации, как вели себя, принимая те или иные решения, присутствовала какая-то искусственность, далекая от реальных боевых обстоятельств и действий. Нас учили многим премудростям в полевых условиях, но знания эти носили абстрактный характер, что стало понятно нам позже, и совсем не в учебной обстановке.

К сожалению, много времени было потрачено на изучение устаревшего оружия. Например, мы тщательно разбирали трехлинейную винтовку образца 1891 года, когда на поле боя уже появилось автоматическое оружие. Наконец приступили к изучению миномета. Разбирались с материальной частью, практиковались в установке прицела, определении расстояния в процессе ведения огня. Но возились мы с ротным 50-мм неразборным минометом и мало времени уделили 82-мм миномету, не говоря о 120-мм, — их до выпуска мы так и не изучили.

Это странно звучит, но за четыре месяца учебы никто из нас ни разу не выстрелил из миномета, а ведь мы числились в минометном батальоне. Вероятно, предполагали сделать это напоследок, но и напоследок не вышло.

Скандал

Дополнительно отвели еще один день на стрельбы. После стрельб и произошло чепэ. Возвращались мы со стрельбища измученные, голодные, продрогшие, почти целый день провели на жутком морозе, одна дорога туда-обратно — четыре километра. Лейтенант шел впереди взвода: крепкий, краснощекий, с высоко поднятой головой. И мороз ему нипочем! — в пушистой меховой шапке, красивом белом полушубке, руки в меховых перчатках. Он гордо поглядывал по сторонам, иногда раскланивался со знакомыми — прямо гусар! На тротуарах останавливались женщины. Несомненно, он услышал, как одна из них восхитилась:

— Какой мужик! С таким не пропадешь!

Душа лейтенанта была сверх меры переполнена тщеславием, которое буквально источалось из него; он старался стать первым во всем — понятно, за наш счет. Сейчас Артур был доволен — собой и нами: взвод стрелял отлично. Когда вышли на главную улицу, скомандовал мне:

— За-а-певай!

Я начал с его любимой песни, взвод дружно подхватил, — в общем, спели от души. Следом, как всегда, еще две песни, одну — о «мудром, родном и любимом», другую — об артиллеристах, которым «Сталин дал приказ».

Устали, затихли, горло у меня охрипло. Лейтенант же только разошелся:

— За-а-певай!

Взвод не отозвался. Артур разозлился.

— Газы! — прозвучала команда, что означало: достать противогазы и натянуть маски.

Подчинились. И вдруг:

— Бегом, марш! За мной!

Попробуй бежать в плотно надетой ледяной резиновой маске! Тут и произошел скандал. Примерно полвзвода побежало за командиром, остальные: казаки, я, Юрка, Женечка и еще несколько курсантов — не тронулись с места — в тот момент наши чувства совпали.

Постояли, покурили. Казаки материли «эстонского жидовина» на чем свет стоит. Медленным шагом двинулись в училище, Шурка впереди.

Когда мы добрались до училища, возле ворот увидели лейтенанта — он поджидал нас, нервно поглядывая на часы. Выстроил по команде смирно и, наговорив гадостей, скомандовал:

— По плацу! Три круга! Бегом, марш!

Подчинились. Но, завершив второй круг, высунули языки, а журчание в животе тоскливо возвещало, что остальные тем временем заканчивают обед. После третьего круга никто уже не думал о еде, всех мутило и тошнило — лишь бы добраться до казармы и свалиться на койку.

Обстановка во взводе накалялась. Пошли втихую разговорчики:

— С таким гадом на фронт?..

— Прикончить его в первом же бою!..

Мы смотрим кинохронику

Дважды в месяц с разрешения командира батальона после ужина я шел в клуб на репетицию хора: мы готовили большую программу к Первому мая. И вот в клубе в одну из суббот нам показали документальный фильм «Разгром немцев под Москвой».

Сделана была лента мастерски. Первый раз я увидел противника в лицо. Это были пленные немцы. Целые толпы пленных! Кадры выхватывали отдельные лица и фигуры обессиленных людей. Некоторые поверх шинелей были закутаны в платки, все без рукавиц и зимней одежды, с глубоко засунутыми в карманы руками, в рваной обуви, даже в женских ботах. Они пританцовывали от зимней стужи, время от времени вынимали руки из карманов, растирали нос, уши.

Новые кадры: горы брошенной техники! Обледеневшие танки, цистерны, грузовики и фуры, орудия — и все это в снегу, сугробах. Было понятно, что их командование не подготовило для армии морозоустойчивое горючее, зимнюю одежду. Рассчитывали-то на блицкриг, справиться до зимы с Красной Армией. Не вышло! Кто-то из курсантов бросил:

— Показать бы Гитлеру эту хронику! Пусть увидит, как драпают его доблестные арийцы!

После войны стало известно, что Гитлеру фильм показали. Можно представить, какие чувства испытывали фюрер и его генералы!

Ночью в казарме обсуждали увиденное. Пошли анекдоты о Гитлере. Запомнился один:

— Абрам, что бы ты пожелал Гитлеру?

— А чтоб он стал электрической лампочкой! Днем будет висеть, а ночью — еще и гореть.

Казарма взорвалась хохотом.