По словам Гаска, ближе к концу II столетия…

Впрочем, поистине великим мыслителям еще только предстояло явиться.

Тертуллиан, «отец латинского богословия», родился в Карфагене где-то в 150 году. Обратившись в христианство, он стал писать книги для содействия христианской вере. Многие его труды, написанные по-гречески, ныне утрачены, но на латыни сохранилось тридцать одно произведение, и их роль неимоверно велика.

Пока в Карфагене творил Тертуллиан, на востоке еще одним важнейшим интеллектуальным центром становилась Александрия. Примерно к 185 году там учил Пантен, философ-стоик, обратившийся в христианство. Талантливый мыслитель, Пантен был и путешественником – и, возможно, мог дойти в своих странствиях даже до Индии. В последние годы II столетия дело учителя продолжил и довел до еще больших высот его ученик, Климент, и даже в годы жестоких гонений школа сыграла великую роль, укрепив веру христиан и привлекая новообращенных.

К III веку христианская Церковь становилась империей в империи. Непрестанные путешествия из церкви в церковь, соборы епископов, письма, доставляемые посланниками по всем пределам империи, верность, проявляемая христианами к своим предводителям и друг к другу, – это поражало и императоров.

Причины распространения Евангелия

Почему христианская вера распространилась так необычно? Ревностный христианин, вероятно, укажет на силу Евангелия. По обычным стандартам шансы на успех были крайне близки к нулевым. Но верующие всегда настаивали на том, что это – деяние Божье: Бог пребывал с верующими, Бог шел вместе с ними. Впрочем, Бог обычно вершит свои деяния через наши сердца и руки, и стоит спросить: какие человеческие факторы внесли в распространение Евангелия свой вклад?

И мы сразу же их заметим. Во-первых, и это ясно как день: ранние христиане были движимы пламенной верой. Явление свершилось. Бог вошел во время. Христиан влекла созидательная мощь этой великой вести. Они знали: человечество искуплено – и не могли же они таить эту благую весть о спасении! Эта непоколебимая уверенность перед лицом любой преграды, даже мученической смерти, объяснит, почему Церковь так возросла.

Во-вторых, христианское Евангелие стало ответом на жажду, повсеместно охватившую сердца. Например, древний стоицизм учил тому, что можно достичь спокойствия, если подавить желание недостижимого и всего, что человеку не удержать. «Мир есть хаос и боль. Уйди в свои глубины и обрети Бога там». Стоики обретали основу в жизненных бурях, практикуя апатию, безразличие, приучая себя не привязываться ни к людям, ни к вещам. Тот, кто не привязан душой к вещам, не станет жертвой и сохранит спокойствие. Стоики призывали к добродетельной храбрости при встрече с чем бы то ни было. И пусть христиане были преданы личному Богу, явившему себя в Иисусе, они все же могли принять некоторые из убеждений стоиков – в слегка исправленном виде. Стоики призывали к отваге при встрече со страданием, к независимости от вещей этого мира и к вере в высшее провидение – так почему бы не прийти к выводу, что все эти цели и стремления воплотил в христианах Святой Дух?

В-третьих, возможно, одной из самых влиятельных причин успеха христиан было деятельное выражение христианской любви. Как сообщает Тертуллиан, язычники замечали: «Смотрите, как эти христиане любят друг друга!» Они говорили искренне. Христианская любовь выразилась в заботе о бедных, о вдовах, о сиротах; христиане навещали своих братьев, брошенных в тюрьмы, приговоренных к смерти заживо в рудниках; проявляли сострадание во времена голода, землетрясений, войн…

Одно из выражений христианской любви имело особенно далеко идущие последствия. Церковь часто совершала заупокойные службы по бедным братьям. Христиане чувствовали, что лишить кого-то последних почестей – это было ужасно. Лактанций, ритор из Северной Африки (ок. 240–320), писал: «Мы не позволим вышвырнуть образ и подобие Божье на поживу диким зверям и птицам; его надлежит вернуть земле, от коей он был взят».

Во второй половине II века, по крайней мере в Риме и Карфагене, церкви начали завладевать кладбищами. Одно из старейших находится к югу от Рима на Аппиевой дороге – в так называемых катакомбах. Так христианское сострадание к телам мертвых объясняет, как христиан стали ассоциировать с катакомбами – подземными коридорами, отведенными под кладбища в Риме и окрестностях.

То, как это милосердное служение влияло на язычников, явлено в наблюдении одного из злейших врагов христианства, императора Юлиана Отступника (332–363). Воцарившись, он хотел вдохнуть жизнь в традиционную римскую религию – и это оказалось труднее, чем он ожидал. Юлиан стремился оттеснить христианство и вернуть древнюю веру, но ясно видел влекущую силу христианской деятельной любви:

И, наконец, в дни гонений христиане могли явить всем свою веру. Мученики умирали в амфитеатрах на глазах у тысяч. Изначально термин martyr («мученик») значил «свидетель», и именно свидетелями были многие христиане в миг смерти.

Римляне были грубы и жестоки, но не бессердечны. И их поражали и подвиги мучеников, особенно девушек, деливших страдания с мужчинами, и спокойная храбрость перед лицом мучений, и учтивость к врагам, и радостное принятие страданий как пути, предначертанного Господом и ведущего в Его Царствие Небесное. Порой язычники обращались в христианство в тот самый миг, когда видели, как на их глазах судят и убивают христиан.

Так росли христианские церкви, и настал миг, когда Рим уже не мог ни игнорировать веру, ни подавить ее – и ему пришлось идти на уступки.

Впрочем, этот период необычайного роста, предшествовавший переходу христианства из катакомб в имперские дворцы, призван напомнить: Церковь истинно кафолична только тогда, когда ею движет евангельский призыв – привести всех к живой вере в Иисуса Христа.