И не из тех, к которым спешил приехавший в Россию немецкий поэт Райнер Мария Рильке. И, конечно, не о таких писал Герцен: «Несмотря на свое положение, русский крестьянин обладает такой ловкостью, таким умом и красотой, что возбудил в этом отношении изумление Кюстина и Гакстгаузена»[48].

Если в сцене с Долговым Ленин возмущен, хотя и не теряет доброжелательности к собеседнику, то явление ходока, этого наглядного воплощения «идиотизма», его скорее умиляет, смешит, он беседует с ним (согласно авторским ремаркам) «весело», «улыбаясь», «хохочет».

Однако благодушие окончательно покидает Ленина во время разговора с молодым сотрудником Совнаркома. С ведома этого манипулятора «среднестатистическими данными» было произведено сокращение штатов: например, авиаторов, как показано в сводке, сократили на сто процентов.

Ленин, Забавно. Стопроцентное сокращение? Сколько же их было?

Молодой сотрудник (помедлив). Один...

Ленин. Так, фокус ясен... Ну-ка, дайте взглянуть. Какие ловкие комбинаторы... Контролеров сократили пятьсот человек, а инспекторов взяли тысячу двести. Какая разница между инспектором и контролером?

Вначале «Ленин не выдерживает и смеется– настолько все нелепо». Потом «спокойно» старается объяснить молодому сотруднику его непорядочность и вред «комвранья». И наконец «яростно» начинает фразу в продолжение своей мысли о необходимости предавать партийному суду за такие вещи. Но тут гнев его охлаждает Наташа, пытающаяся вылить ему на голову чайник холодной воды. Девушка буквально поняла просьбу Ленина полить его скульптурную голову (он в эти дни позирует скульптору), чтобы не сохла и не трескалась глина. Есть над чем посмеяться!

На протяжении всего предыдущего действия зрителю (читателю пьесы) неоднократно напоминается о некоей Сапожниковой, работнице Моссовета. Времени у Ленина совсем не остается, и все же он назначает ей встречу на вечер.

Молодой бюрократке за бездушие к людям грозит наказание (впрочем, не очень суровое). Она своей вины не осознает: «Готовим мировую революцию... а тут этот мужик со своей лошадью». Ленинские работы, в том числе и об опасности бюрократизма, она знает едва ли не лучше, чем он сам, – наизусть, с докладами выступает. Но дух и смысл их для нее за семью печатями. Что такое советская власть? Для нее полная ясность: «Ну, большевики, которых назначили... Сначала – вы, потом – Калинин, остальные. А пониже мы: государственный аппарат».

Зрителю явлен тип радостно-бездумного кретинизма, готового выполнять любые «установки» («Какие новые установки? Что массе отвечать?»). «Буду думать!» – с готовностью выпаливает она – опять же три раза. Но в зрителе крепнет убеждение, что думать она не будет никогда. Артист, играющий Ленина, уже не смеется и не. гневается. Смеется – несколько раз – она. Он же говорит с ней «как с больной», а после ее ухода «сидит, глубоко задумавшись». Потом произносит: «Как-то Энгельс вспомнил слова Гейне о некоторых его подражателях и «продолжателях» в кавычках: «Я сеял драконов, а пожал блох». Что здесь самое неприятное? Что искажение марксизма иными будет приниматься за марксизм. (Внезапно.) Сволочи!»

Наташа. Кто, Владимир Ильич?

Ленин. Тот, кто лишил ее знаний.

В действие пьесы включены две дискуссии, обе под рубрикой «Документы двадцатого года». Первая – в форме вечера вопросов и ответов: «Молодежь и культура», вторая – «Проблемы пола в переходный от капитализма к социализму период с точки зрения молодежи Красной Пресни».

Вот где щедро выплескивается море дикости, не просто необразованности, но самоуверенно-пошлой ограниченности, способности все понимать именно буквально. Это в равной степени относится и к аудитории, и к тем, кому доверено вести дискуссии.

Вопрос. Как у нас сейчас обстоит дело с культурой?

Ответ. С культурой у нас, товарищи, обстоит очень хорошо... Пролетариат сейчас выделяет из своей среды новых художников и писателей, кстати, желающие могут в конце у меня записаться.

...Неужели вы, пролетарки, будете рыдать над страданиями какой-то графини Анны Карениной, этой сексуально пресыщенной дамочки!..

...Ему (пролетариату) от искусства нужна конкретная, сегодняшняя польза.

На второй дискуссии докладчик излагает принципы «новой» морали перед молодежной аудиторией: «У нас, у коммунистов, все должно быть просто, естественно, как сама жизнь. В том числе и удовлетворение любовного инстинкта... Тот, кто сегодня живет так, помогает нам зримо и реально приближать это долгожданное будущее».

Аудитория солидарна с докладчиком. Рабочий мануфактуры: «Каждый комсомолец, пролетарий может и должен удовлетворять свои половые стремления». Студент: «А я считаю, что среди комсомолок совсем все не так, как обрисовал докладчик... считаю причину отказа комсомолки в удовлетворении как себя, так и комсомольца...» и т. д. 

Эта дискуссия, точнее, тема ее, затем обсуждается на квартире Ленина, что вызвало неодобрение некоторых рецензентов спектакля. Действительно, получилось многовато «проблемы пола». В. И. Ленин, как известно, прохладно относился к ее общественному, да и любому другому обсуждению: «Я не доверяю тем, кто постоянно и упорно поглощен вопросами пола, как индийский факир – созерцанием своего пупа».

Многое может заставить «крепко задуматься» зрителя спектакля, поставленного по этой пьесе. Действительно, все было сплавлено в той далекой поре: героическое и трагическое, романтическое и страшное, высокое и наивно-смешное. Но дело в том, что высокое и героическое в этой пьесе звучит лишь в документах, которые читает перед началом той или иной картины ведущий, актер; дикое и смешное показано в самом ее действии. А законы сценического искусства таковы, что впечатляет, запоминается именно то, что воплощено в образах.

«Ну, а что же название пьесы «Синие кони на красной траве»? – спрашивает один из рецензентов спектакля. – Такую картину начал писать, но не успел закончить один из рядовых гражданской войны, Алексей Леньков, и написал об этом Ленину, завещая ему свое полотно. Сдается, что театр был несколько смущен таким необычным названием – недаром в программе в заглавную строчку вынесен «Революционный этюд», а в газетных сообщениях о репертуаре «Кони...» и вовсе пропали. По-моему, напрасная робость. Не надо расшифровывать этот странный поэтический символ».

Символ действительно странный. Как известно из истории изобразительного искусства, синих лошадей на красной траве писал немецкий художник-экспрессионист Франц Марк. В картинной галерее Мюнхена хранится его полотно «Синий конь» (1911), на нем изображен синий конь на красной траве. Франц Марк входил в художественное объединение «Синий всадник» (вместе с небезызвестным Кандинским). Темы его картин – «это почти исключительно животные в окружающей их природе. Человек воспринимается художником, по его собственному признанию, как нечто «уродливое», аморальное, низменное с этической точки зрения». Эта цитата взята из вышедшей в 1969 году книги «Мастера искусства об искусстве».

Еще один, на сей раз «антиэстетический», символ, привнесенный постановщиками пьесы на сцене театра имени Ленинского комсомола, привел в недоумение Марию Прилежаеву. «Мне непонятно, однако, – пишет она в «Литературной