границы, которые нельзя преступать. То, что происходило между нами — это одно, но если в результате его целенаправленных действий в эти наши взаимные пинки и выкрутасы окажется вовлечен еще один живой человек… Ребенок. Наш ребенок. Его и мой. Нет! Это уже просто гребаный перебор! Горечь пропитала меня почти без остатка, и я поддалась ей, отчаянно желая увидеть сейчас Рамзина и вцепиться ему в лицо. Располосовать ему его в лохмотья. Пустить его проклятую кровь. Оторвать его чертовы яйца.

Еще один крик, отчаянный и нечленораздельный, рванулся из меня, но это не принесло ни капли облегчения.

И тут неожиданно где-то в глубине живота родилась волна тепла и покатилась обратно к сердцу, заставляя горечь и злость отступать перед нею. Словно кто-то осторожно, с необычайной нежностью попытался погладить изнутри мою душу. Сердце отозвалось на это щемящей болью и не знамо откуда родившейся эмоцией… растерянностью? Трепетом? Восхищением? Не понимаю, что это было, но совершенно неожиданно мои глаза защипало, а горло сжалось, как будто я готова позорно разреветься, как пятилетка.

Я разжала пальцы, которые до омертвения впивались в перила, и обхватила себя руками. Вдруг так отчаянно захотелось поймать и удержать это новое незнакомое ощущение. Сохранить его, спрятать ото всех, потому что именно оно неожиданно сделало все вокруг терпимым, забрало часть боли и отчаянья, превращая их в апатию и неестественное для меня и этой ситуации спокойствие. Опустившись прямо на пол, я уткнулась лбом в ограждение балкона, глядя сквозь него на суету муравьиной жизни далеко-далеко внизу.

— Значит, ты носишь в утробе внука Главы? — Присутствие Амалии за спиной больше почему-то не ощущалось угрозой. А я уже почти забыла о ней. — Вот почему он тянет время и пытается спрятать тебя.

— А ты думала, что я повелась бы на этого твоего Главу? — фыркнула я, понимая, что больше опасаться нечего. По крайней мере со стороны Амалии.

— Глава не мой, — бесстрастный голос дрогнул. — Он не может быть моим.

— Может, не может, кто это на фиг решает, — я развернулась к ней, скользя по гладкому каменному полу, и откинулась на парапет, расслабляясь.

Амалия пожала узкими плечами и уселась в плетенное кресло.

— Судьба, — как-то обреченно сказала она.

— Никакой судьбы не существует. Ерунда все это, — вяло отмахнулась я. — Хотя я тебя не понимаю. Конечно, мужик выглядит ничего так для раритета, но у него же на лбу написано, что ему лет сто пятьдесят.

— Восемьсот, — тихо, как эхо, откликнулась Амалия.

— Фу-у-у! А посвежее ничего тебе не нравится?

— Посвежее? — на лице женщины впервые появилось нечто вроде улыбки. — А, по-твоему, мне сколько лет?

— Ну, во-первых, дамам таких вопросов не задают, а во-вторых, опираясь на что мне строить предположения в этом вашем дурдоме? Мне же никто ничего не рассказывает, не объясняет. Не хочешь быть пионером в деле просвещения, куда я на хрен попала, и чем мне это светит?

— Разве тебе удобно на полу? Может, пересядешь? — Амалия махнула рукой в сторону второго кресла.

— С чего такая забота? Или просто опять попытаешься съехать с вопросов? — усмехнулась я.

— Нет, смертная. Поговорить самое время. Просто это не на одну минуту, и я подумала, что тебе стоит устроиться поудобнее.

— Слушай, достали вы меня! Один со своим «де-ву-шка», ты с этой «смертной»! Меня зовут Яна. Мне это имя дали мама с папой, и именно на него я намерена откликаться до конца своих дней.

Амалия окинула меня долгим, пристальным взглядом.

— Ну что же, может, это и справедливо… Яна, — согласилась она после недолгого раздумья.

Поколебавшись, я все же встала и уселась напротив Амалии.

— Итак, — сказала я.

— Итак, — повторила Амалия и ответила мне открытым взглядом. — Спрашивай. Только учитывай, что есть вещи которые ты должна услышать только от братьев Защитников.

— Это почему же? Типа, чтобы составить для себя нужную только им картину происходящего? Для этого меня тут заперли?

— Не могу тебе подтвердить это, но ведь и опровергать не обязана, — но при этом Амалия одобрительно кивнула.

Ясно. Похоже, рассказа все же не будет, мы будем играть в вопрос-ответ. Наверное, это у них тут любимая игра для всех. Тоже мне, затейники великовозрастные. Ну ладно, как-нибудь прорвемся.

— Выходит, я буду тут сидеть, как долбаный гражданин какой-нить Северной Кореи, без связи с внешним миром, а эти братья-козлики будут приходить и мне в уши дуть о какой-то величайшей миссии? — решила уточнить я.

На лице Амалии отразилось гримаса, как будто она не совсем меня поняла. Видимо, нужно выражаться менее красочно.

— Я имею в виду, что буду взаперти, а общаться придется только с этим серым вороньем и верить всему, что они скажут? — решила пояснить я.

— Да, ты верно уловила суть, — согласилась Амалия.

— И что, они всерьез полагают, что со мной это сработает?

— Ты не понимаешь. Они делают подобное уже довольно давно. Ты и представить не можешь, — женщина опустила глаза на свои руки. — Они умеют убеждать. К тому же судьба, к которой тебя готовят, действительно достойна всяческой зависти и восхищения.

— Я и смотрю, кого тут ни встретишь — так все прямо визжат от восхищения, — огрызнулась я.

— Ты не понимаешь, Яна, — Амалия резко взмахнула рукой.

— Вот уж, правда, не понимаю. Если все так чудно, зачем кого-то хватать, запирать и промывать мозги. Всякие там великие миссии должны свершаться добровольно, а не вынуждено.

— Ты не понимаешь!

Вот заладила то!

— Ну так объясни нормально! Принуждать кого-то к чему-то ненормально и бесчеловечно. Это вообще нарушение прав и подсудное дело!

— Я не могу сказать тебе все. Просто прими, что до Восхождения ты для Ордена и братьев никто. Смертная, каких миллиарды. Пустое место. До того, как ты станешь Дарующей, никто не будет считаться ни с твоим мнением, ни с твоими желаниями. Человеческие законы не властны над теми, кто хранит само существования этого мира от наступления полного хаоса и разрушения. По крайней мере они так считают.

5

— Погоди-ка! — возмутилась я. — Чего-то я не пойму. Что за орден долбаных Защитников, которые прибор кладут на мнение защищаемых и ни во что их не ставят? Мне и Рамзин, и Глава этот сказали, что они рождены людьми, так с хера ли такое пренебрежение к себе подобным?

Амалия нахмурилась и посмотрела прямо перед собой.

— Да, они рождаются людьми, хотя изначально избранны, — подтвердила она.

— Кем и для чего?

— Скажи, что ты знаешь об устройстве мира? — проигнорировав мой вопрос, ошарашила меня Амалия.

— В каком смысле? — потрясла я головой. — Если ты