Мужчина молчал. Не поздоровался привычно, ничего не ответил, но смотрел на меня, а глаза странно горели, и их блеск показался опасным. На ум тут же пришла фраза Селены о привороте.

Нервозность резко переросла в панику, стоило лишь догадаться о причине горящего взора и необычного молчаливого созерцания.

Проклятье! Что подруга ему подмешала? И как, ради всего святого, на защитников действуют привороты?

Молчание затянулось, став угрожающим и тревожным. Я не говорила ни слова, поскольку опасалась пошевелиться и спровоцировать, а он был занят пристальным изучением. Даже не понимаю, что такого он видел в моем лице. Может, просто пытался совладать с собой в этот момент? Хотел справиться с последствиями глупой выходки моей подруги? Глупой, так как достаточно было взглянуть на напряженного мужчину, осознать себя наедине с ним в пустом коридоре, когда до двери в кабинет Аллара еще нужно было добраться, чтобы съежиться от страха.

Первое движение сделал он. Просто протянул ладонь, не знаю для чего, вероятно, хотел прикоснуться, но я отшатнулась. Выронила из рук корзинку и, резко развернувшись, помчалась обратно к лестнице. А через минуту забарахталась в невидимой сетке. Она обвязала руки и ноги, сковала меня и неумолимо потянула назад.

Рывок, резкий разворот — и сетка распалась, а я вновь очутилась лицом к лицу с защитником, но тут же сделала попытку проскочить вперед, теперь уже в учительскую. Вытянутая рука преградила дорогу. Я налетела на нее и оказалась мигом придавлена к стене. Невидимой стене позади меня.

Как же жутко оказаться совершенно беспомощной наедине с человеком, обладающим поистине чудовищной силой, видеть его горящий взор, от которого хочется закрыться, слышать молчание, что красноречивее всяких слов, и барахтаться беспомощно, не умея совладать с его магией. Единственное, что могла еще сделать, это схватиться за прижавшую меня руку и попытаться поговорить.

— Простите, арис Лоран, мне очень нужно идти. Меня ждут.

Следующую попытку убежать даже предпринимать не стоило, однако паника не способствует разумным поступкам. Воспользовавшись тем, что мужчина ослабил давление на грудную клетку, я попробовала поднырнуть под его рукой и уйти в сторону.

Он поймал, перехватил за локоть, вновь развернул лицом к себе, а пальцы вдавились в мои плечи. Сквозь плотно сжатые губы вырвался напряженный рваный выдох, взгляд опалил не хуже жаркого огня и тем же жаром полыхала его кожа. Я ощущала это даже через плотную ткань форменного платья. Не делая больше попытки убежать, затаилась, до последнего надеясь, что вот сейчас защитник придет в себя.

Не ощутив отпора, он ослабил хватку на плечах и даже немного отстранился, резко тряхнув головой. Будто стремился избавиться от того, что сковало его волю. Показалось, взгляд Эсташа стал проясняться, и тут вдруг он скривился, как от резкой боли, а я вскрикнула, потому что пальцы сжали плечи до хруста. Мой крик сработал словно пощечина. Защитник дернул головой, вскинулся, снова впился взглядом в мое лицо и очень жестко сдавил затылок ладонью, медленно привлекая к себе.

Показная покорность тут же истаяла. Я уперлась изо всех сил, попыталась отклониться, ужасно испугавшись поцелуя. Ничего хорошего сказать о них не могла. Противное и неприятное действие, после которого хочется плеваться и полоскать рот, пока не отмоешься от чужих прикосновений. А еще сам факт того, что меня вновь заставляли, вновь хотели навязать тошнотворные ощущения.

Я ударила тен Лорана куда пришлось, кажется, по плечу. Сама уже не различала в пылу ожесточенного сопротивления. Толкнула со всей силы, он поддался, отклонился, отпуская. И в тот момент, когда я перевела дух, ощутив мнимую свободу, он поймал губами мои губы. В обманном маневре, в неожиданной и оттого странной манере, будто отпустив, резко склонился и сорвал мимолетный поцелуй.

Эсташ разом выдохнул, как если бы боль отпустила, а я поперхнулась воздухом и посмотрела изумленно. Не поняла, отчего жар разлился по щекам, горлу и груди от согретых легким и стремительным прикосновением губ. Тяжестью налилась голова, я качнулась назад, а его рука перехватила за талию, опять потянула вперед, прижала к груди защитника. И когда мужчина снова склонился к моим губам, я подняла руки, но они замерли над широкими плечами, не обнимая и не отталкивая.

Придя в полное замешательство, ощущала, что пьянею, теряю опору под ногами. Холод в груди и паника, а вместе с ними застарелая липкая боль растворялись и отпускали. Доверие, такое неожиданное, разрасталось в душе, освобождая от старого груза, давившего на плечи с самого детства. Каждый может обидеть, даже тот, от кого не ждешь, — эта старая истина, усвоенная после нападения старика, к которому я пришла в поисках работы, которого даже не воспринимала как мужчину, она тоже стала уходить далеко-далеко, теряясь в дали лет, где и следовало оставить ее, позабыв.

Тепло, легкость, счастье, вот что заполнило душу. Исцеление. И как, оказывается, хорошо и спокойно может быть, когда обнимает и целует мужчина. Не больно, не страшно.

Но все же я быстро хмелела, на смену тихому счастливому теплу и нежности приходило головокружение, покалывание на коже и мурашки по спине. В груди закручивался маленький смерч, отчего стало ощутимо потряхивать, и теперь от каждого касания губ я вздрагивала, но не отстранялась.

А когда его рука так неожиданно соскользнула с моей талии и губы отдалились, я оказалась в полном замешательстве, совершенно неподготовленная к тому, что Эсташ отпустит. От растерянности привалилась к стене, закрыв рот ладонью.

Защитник теперь выглядел совершенно иначе, преобразился буквально на глазах, точно невидимые тиски разжались, перестали крутить и сковывать его. Взгляд стал осмысленным и не горел пугающим пламенем. И следующим, что я услышала, был шепот, сложившийся в мое имя:

— Мариона… — и тихий вздох.

Показалось, мужчина меня только что узнал, и это неожиданно задело. Разве он не разобрал, кто перед ним? Эсташ целовал какую-то другую девушку? Или ему было не важно, кого он с такой страстью обнимал? Даже сам шепот прозвучал для моего слуха по-иному, как если бы защитник произнес: «Что же вы попадаетесь на моем пути, Мариона?»

Прижав ко рту и вторую ладонь, я молча смотрела на него, а потом приглушенно и невнятно пробормотала:

— Я шла к арису Аллару, а вы… — Обида всколыхнулась еще резче, острая и такая же изумленная, как и все мое существо. — А вы рассыпали его пирожки!

Отчего-то всхлипнув, указала на упавшую корзину.

— Мариона… — Я плохо слышала его голос, в ушах шумела кровь. — Мне жаль. Подойди вы несколькими минутами позже, и этого бы не произошло. Извините, что напугал.

Будто мне нужны были его сожаления! Да он с ума сошел жалеть о том, что меня поцеловал. Это даже хуже, чем письмо с отказом.

— Не напугали, — пробормотала я со злостью, — а напали, арис Лоран.

Я не видела, какой эффект произвели эти слова. Руки подрагивали, пока, опустив голову, я пыталась собрать пирожки. Эсташ молчал. Но теперь мне становилось стыдно от этого молчания. Если бы он и дальше разжигал злость, я бы уже все пирожки сложила и убежала из коридора. Однако пока он не произносил ни слова, мысль, что обвинила его в поведении, вызванном приворотным зельем, заставляла гореть от стыда.