Там обретается сборная солянка из всех представителей небесной братии. «Мальки». На них не найти причаливших для разгрузки или ремонта «китов» и «акул», даже каботажные «селёдки» швартуются на Трёх островах крайне редко, зато яхт и шлюпов там хоть отбавляй в любое время года, дня и ночи. А так же, среди местных напрочь отсутствует разделение на почтенных торговцев, грузовозов-контрабасов, пиратов и каперов. Здесь у любого капитана, в корабельном сейфе под лицензией свободного перевозчика, оформленного на чужое имя, найдётся представительский контракт какого-нибудь местного «торгового дома», вполне возможно, обанкротившегося ещё лет двадцать назад, а рядом каперский патент… с пустой графой наименования судна. Впрочем, бывает и так, что никаких документов у владельца шлюпа нет вообще. В том числе, и на сам дирижабль… А что? Всё равно их никто здесь не спрашивает. И таких ухарей на Трёх островах — сотни, если не тысячи. Действительно, стая суетливых мальков.

И пусть «большие дядьки» с Мейнленда и Брессея смотрят на местных обитателей с лёгким презрением, но когда им нужна какая-то информация, они идут именно сюда, на Унст, Йел или Фетлар. Идут с охраной, и прячут, прячут свою надменность за исключительной вежливостью, а за полученные сведения всегда платят полновесным золотом. Потому что иначе никак. Запомнят, ославят, и больше на получение нужных сведений в этих местах, можно будет не рассчитывать. А ведь сюда стекается информация со всех мало-мальски значимых портов мира.

Эх, вот кого бы надо отвезти на Унст, так это Клауса. Глядишь, покрутится, наберётся опыта, а уж с его умением работать с информацией… У-у, каких дел можно было бы наворотить. Если, конечно, он переживёт первый месяц, а то ведь, местные, если что, и пристрелить или на нож посадить не постесняются. Нравы-то на Трёх островах простые до изумления.

Ну, а пока Шульц ещё не добрался до Шетландского архипелага и не освоился в его мутных водах, придётся мне удить рыбку-информацию самому. Собственно, затем и устроился у ключа.

Час спустя после отправки последнего запроса, телеграф начал выдавать первые ответы. Краткие, полные сокращений фразы на эсперанто сменялись велеречивым многословьем на испанском и скупыми строками на селтике. Информация шла потоком, я только и успевал рвать ленту, ползущую из телеграфа, под стрёкот печатного механизма. Но, в конце концов, аппарат замолк и я получил возможность куда более внимательно изучить полученные сведения. А там было, над чем подумать…

— Ты долго ещё над этими бумажками корпеть будешь? — неслышно вошедшая в каюту, Алёна заставила меня подпрыгнуть на месте от неожиданности.

— А что? — повернувшись на вращающемся кресле, принайтованном к настилу, я поймал подошедшую вплотную девушку в объятия и, усадив себе на колени, положил подбородок ей на плечо.

— Девятый час вечера уже. Я там ужин приготовила, пойдём, поедим, а? — вздохнув, ответила Алёна, устраиваясь поудобнее. Покрутилась, поёрзала и замерла. Даже глаза прикрыла. Вот, спрашивается, и как это сочетается с предложением идти ужинать?!

— А браты где? — спросил я у тихо млеющей у меня на руках девушки. Та недовольно дёрнула плечиком, отчего мои зубы тихо лязгнули.

— Где-где… опять в «Лавандовом доме» или в «Алом Бархате»… отдыхают, — нехотя проговорила она, так и не открыв глаза.

— Значит, мы здесь вдвоём остались? — уточнил я, касаясь губами ушка Алёны и, «поиграв» пальцами на её талии, договорил: — а может, мы…

— Если ты не взял в команду шестого человека, то да, здесь только мы двое, — неожиданно перебила она, не поддержав моего лукавого тона и, высвободившись из кольца обнявших её рук, поднялась на ноги. — Идём, я есть хочу.

И чего обиделась? На что? Ж-женщины… и жить с вами сложно, и без вас обойтись невозможно. А уж понять… нет, такой подвиг нормальному мужчине не под силу.

До кают-компании, заменявшей на «Мурене» столовую, мы добрались в полной тишине. В том же молчании, Алёна выставила на стол супницу и пару рунированных закрытых блюд-термосов. Сняв крышку, она зачерпнула половником содержимое супницы, и до меня донёсся умопомрачительный запах сборной мясной солянки. Ложку сметаны в исходящую ароматнейшим паром тарелку, ломоть ржаного хлеба в руку — и вперёд! Какой застольный этикет, какие к чертям салфетки-приборчики?! Тут язык бы не проглотить!

Расправившись с солянкой, я подвинул поближе одно из блюд-термосов и, откинув крышку, довольно улыбнулся. Щучьи котлеты с разваренным молодым картофелем… у меня сегодня праздник живота, определённо! А во втором? Горячий паштет… и миска свежего овощного салата. М-да, всё же, «берег», это не рейс-пробег, когда порой и банку тушёнки разогреть некогда. Балдёж!

Пока я ел, Алёна посматривала в мою сторону, и потихоньку её недовольство таяло, сменяясь удовлетворением от хорошо приготовленного и по достоинству оценённого ужина. Так что, к концу трапезы она смотрела уже вполне благосклонно. Но рисковать повторять заход с предложением пошалить, я пока не собирался. Сначала надо аккуратно выяснить, что ей так не понравилось.

— Милый, ты у меня, конечно, умный, добрый и вообще, самый замечательный, — вздохнула Алёна, когда ей, очевидно, окончательно надоело наблюдать за моими хождениями вокруг да около. — Но иногда, ты такой дундук!

— М? — не понял я, но тут же мотнул головой. — Вот именно! Я — дундук. Пожалуйста, не забывай об этом. И если вдруг я, по твоему мнению, сотворю или скажу что-то не то, прежде чем обижаться, укажи, что именно было не так. Дундук же!

— Пф! — Алёна фыркнула, глядя на мою серьёзную физиономию и, не выдержав рассмеялась. — Д-договорились.

— Итак, чем я тебя умудрился обидеть? — спросил я, дождавшись, пока невеста справится со смехом. Та задумчиво посмотрела куда-то в сторону.

— Стоило упомянуть, что братья отправились в бордель, как ты тут же начал ко мне приставать, — медленно, будто сомневаясь в своих словах, проговорила она.

— И? — не понял я. — Нам довольно редко удаётся остаться наедине, не находишь? В полёте, мне порой и спать-то некогда, не то что… а «на берегу»… Да что я объясняю, ты и сама всё это прекрасно знаешь! Так чего удивительного в том, что я решил воспользоваться оказией?! Братья вернутся не раньше завтрашнего утра, мы одни… так что не так-то?!

— То, что со стороны всё выглядело так, будто ты меня с бордельными шалавами уравнял, — вспыхнула невеста. Я только глазами хлопнул от удивления. Где? Как?

— Не понимаю, — честно признался.

— Вижу, — ядовито отозвалась Алёнка, но, чуть успокоившись, заговорила ровным тоном, — у тебя словно ассоциация сработала: «бордель, постель, девка в руках — чего я жду»? Как думаешь, приятно мне было такое вот сравнение в лоб получить?!

— У меня, да? А, по-моему, у кого-то другого… — протянул я, когда до меня, наконец, дошёл смысл претензии. Алёна начала медленно пунцоветь, и почему-то мне показалось, что вовсе не от стыда. Совсем не от стыда. Именно поэтому, не дожидаясь явно приближающегося взрыва, я поднялся со стула и, чуть не сорвавшись на ускорение, обогнул стол и прижал к себе недовольно сопящую невесту. — А если бы они не в бордель ушли, а в кабак? Следуя твоей логике, я как должен был бы отреагировать? Потребовать с тебя пива и закусок? «О, браты нажираются, а мы чем хуже, тащи ключи от бара, сейчас тоже гульнём!», так что ли?