Дэвид смотрел на нее так, что было понятно: попросив соломинку, Джули в его глазах расписалась в кокетстве. Теперь он говорит, что она странная. Ни черта он на самом деле не знает; они даже не общались толком, пока Джули не начала работать по будням.

– В каком смысле? – Джули вытаскивает из кармана пачку «Суперкингз», которую подобрала в «Крае». Наверное, ее забыла Лиэнна.

Дэвид разглядывает Джули, как будто ее «странность» – что-то вроде штрих-кода, который он бы расшифровал, кабы нашел.

– А? – переспрашивает он.

– В каком смысле я странная?

– Не знаю. Пытаюсь понять. Лиэнна считает, ты бросила школу. Типа настоящая драма.

– Вот уж кому б помолчать. Она бросила колледж на первом же курсе.

До Джули доходили слухи, что у Дэвида не все гладко с подготовкой к защите диплома. Однажды она случайно услышала, как он говорит Оуэну, главному менеджеру «Края», что ему нужен двухдневный отгул, чтобы написать эссе, или его вышибут. Оуэн сказал «нет». Дэвид вышел из офиса с красными глазами. После этого он стал нравиться Джули чуть больше. Раньше он казался ей всего лишь очередным надоедливым поваром, который беспрестанно отпускает шуточки про анальный секс и про то, кто, как и у кого сосет, пристает ко всем официанткам с вопросом: как им кажется, хватит у них рта, чтобы заглотать одновременно и его член, и его яйца? Не поймите превратно: все повара говорят такие пошлости, а все официантки обсуждают циститы, диеты и количество калорий в ломтике пиццы. Это просто часть их работы. Дэвид и вправду милейший из поваров, пусть и кажется, что он постоянно замышляет какую-нибудь гадость.

– И все равно ты какая-то странная, – говорит Дэвид. Он смотрит Джули прямо в глаза, но тут же отводит взгляд, будто ему не по себе. Он трижды на девяносто градусов поворачивает подставку для стакана с пивом. «270 градусов», – думает Джули.

– Так почему? – спрашивает она.

– Ну, все эти ребята в «Крае» – такие тормоза. Ты вроде другая, но я не понимаю с чего. – Он опять смотрит на нее. – Ты не студентка. Только студенты и тормоза работают в «Крае», я, по крайней мере, до сих пор так думал. А ты ни то и ни другое и при этом, кажется, не хочешь уходить и заняться чем-нибудь другим. Почему?

Джули улыбается.

– Может, я действительно странная.

Дэвид нахмуривается.

– Не понял?

– А что, разве это не объяснение?

– Нет. Погоди-ка. Сколько ты уже работаешь в «Крае»?

– Гм-м… Думаю, года три. Что-то около того. – Джули принимается накручивать локон на палец, но вдруг вспоминает журнальную статью, где говорилось, мол, это один из способов дать парню понять, что ты с ним не прочь, и поэтому выпускает локон и принимается взамен теребить соломинку в стакане.

– И ты не ищешь другую работу, не ждешь, пока начнутся занятия в колледже, ничего такого?

– Не-а.

– Мать твою, Джули! Почему? Тебе что, нравится быть официанткой?

Она пожимает плечами.

– Да, вроде того. Не знаю. Это просто, понимаешь? Мне не приходится выкладываться, потому что это очень близко от дома, и когда я прихожу в «Край», я отлично справляюсь с работой, и она к тому же не требует особых усилий. Мне нравятся клиенты и люди, которые вместе со мной работают, и, знаешь, «Край» не отнимает у меня жизни… Дома я могу початиться в Интернете, повидаться с друзьями, послушать музыку, мне не нужно готовить отчет для свирепого босса или волноваться, что надо лететь за границу на какую-нибудь деловую встречу. Люди слишком усложняют свою жизнь, она должна быть проще. – Она снова принимается теребить соломинку. – Люди порой забывают, что работа – это просто средство зарабатывать деньги. Это не твоя жизнь. Если живешь ради работы и повышения квалификации или просто придаешь всему этому слишком большое значение, то тратишь жизнь абсолютно попусту.

– Серьезно? Ты так думаешь?

– Жизнь – не видеоигра, правда? Ее смысл не в том, сколько очков наберешь или сколько собственности приобретешь, или сколько уровней пройдешь, прежде чем сдохнуть. Жизнь – реальная штука, которую все бездарно тратят, и…

– А ты свою в «Крае» не бездарно тратишь?

– Нет, не бездарно. Работа дает мне время на другие вещи.

Джули чувствует, что краснеет. Она не собиралась говорить весь этот бред.

– Ты ведь даже пиццу не любишь? – говорит Дэвид.

– Не особо.

Оба смеются.

– Лиэнна сказала, что ты чокнутая.

Джули улыбается.

– Готова поспорить, она сказала именно это слово.

– Да. – Дэвид хмурится. – Она сказала, что ты чокнутая, и рассказала мне про этого парня… Твоего соседа, по-моему. Он всегда сидит дома.

– Люк? Да. И что?

– Я думал, ты просто застенчивая, или зануда, или тихоня, или типа того.

– Спасибо.

– Да, но потом я услышал про этого странного соседа и что ты бросила школу, а теперь узнал эти дурацкие причины, почему ты работаешь в «Крае»…

– Ну и?…

Дэвид замолкает и крутит подставку для стакана.

– Даже не знаю.

У Джули такое чувство, будто у нее берет интервью самый бестолковый журналист в мире, причем с целью, неизвестной им обоим.

И тут она видит Дэвидово лицо.

Она нахмуривается.

– Ты ведь на самом деле о другом хотел поговорить, да?

– Люк, подвинься.

Последние пятнадцать минут Лиэнна просидела в Люковом кресле, болтая про Шантель, Шарлотту и выгребные ямы. Теперь нацелилась на его кровать.

– Я, э-э… – Люк смотрит на кровать. Как убедить эту девчонку, что ей просто не хватит места? На всякий случай он садится по-турецки. На нем нейлоновая футболка, которую он заказал в прошлом году на каком-то клубном веб-сайте, куртка из черного флиса и такие же спортивные штаны. Куртка и штаны новехонькие – из «Маталана», всего 5 фунтов 99 пенсов за штуку – и хотя Люку вообще-то не нравится, что мать покупает ему одежду, он счастлив, когда она приносит дешевые вещи из флиса. Что за чудесное изобретение! Флис такой мягкий, такой приятный и совершенно искусственный. По сути, Люк почти не слушал Лиэнну, так как был занят: незаметно поглаживал рукава новой куртки. На этот материал можно подсесть, как на наркотик, такой он мягкий.

– Не стесняйся, – говорит Лиэнна. – Будто я никогда не сидела на твоей кровати.

Она сидела на ней – точнее, лежала – семь или восемь раз за последнюю пару месяцев. Где-то в начале лета она решила, что влюбилась в Люка, и упорно его преследовала. Поначалу ему это льстило. Теперь он чувствует, что дело зашло чересчур далеко.