— Тебе никуда не нужно идти.

У него были красные, воспаленные глаза, как от слез, и, видит бог, ничего я не мог тут поделать, кроме как уйти. Я надел на плечи рюкзак.

— Мне так стыдно, что я бросил Сону. Не знаю, что еще сказать.

— Дуггал говорит, все будет в порядке. Небольшой солнечный удар, вот и все. Не уходи, сынок. Пожалуйста. К утру она успокоится. Я ее знаю.

— Завтра я позвоню домой и скажу им, где я. Сам все объясню. Не волнуйся.

— Да куда ты пойдешь? Это же глупость!

— Я подумал про ферму, можно? Если ты не возражаешь.

Ферма не выходила у меня из головы с тех пор, как дядя мне о ней напомнил.

Он наморщил лоб, как будто не сразу понял, о чем речь.

— Конечно возражаю! Там же ничего нет. Один! А что ты будешь есть?

Я прошел мимо него, придержал ногой дверь, вытащил чемодан и покатил его по галерее. У ворот я обнял дядю.

— Давай позвоним твоим родителям, — сказал он, отстраняясь.

— Я пойду на ферму.

— Но зачем?

— Там тихо. Мне станет лучше.

Я просто мечтал остаться один.

— Всего на пару недель. Мне все-таки уже восемнадцать.

— Мог бы уже перерасти свое упрямство. Весь в маму.

Я вышел на базар, гадая, у кого бы спросить дорогу, когда он позвал меня. Я смотрел из-под руки, как он приближается, и с каждым шагом его лицо выражало все большую покорность судьбе.

— Когда поправишься от своей лихорадки, сразу к нам, да?

— Посмотрим.

Он покачал головой:

— Давай искать машину.

Сослуживец из банка одолжил ему побитую белую «марути». Дядя сидел на пассажирском месте и показывал мне, куда ехать: на проселочную дорогу, мимо индуистских святилищ и болота, на узкую и не очень проезжую дорожку через какие-то пшеничные поля. Подвески у машины не было вообще, и я боялся за бутылки в рюкзаке. Семейная ферма, объяснил дядя, перекрикивая хрипы кондиционера, находится примерно в трех километрах от дома и пустует уже много лет, с тех пор как они построили дом в самой деревне.

— Остановись здесь, — сказал он, и я затормозил, хотя ни фермы, ни какого-либо другого здания в поле зрения не было.

— Пора пройтись, — пояснил он, отчего яснее не стало.

Пройдя немного, мы свернули в такой глубокий красный песок, что мои кроссовки при каждом шаге утопали на два-три сантиметра. Впереди показалась постройка: сначала ее скрывали большие платаны, но мало-помалу, с какой-то даже робостью, она выглянула наружу. Тишина, запустение, сплошь голый желтый кирпич. Колесики чемодана оставляли змеящиеся следы позади, и это вызвало во мне странное беспокойство, точно за мной следили и следовали, но, когда я снова обратил взгляд на дом, мне почудилось, будто все эти годы меня терпеливо ждали. Подойдя ближе, я заметил кое-где бледно-розовую краску, удержавшуюся на желтой кирпичной кладке, и словно в воздухе повисшую синюю бочку — очевидно, водяной бак. Мы дошли до покореженных железных ворот, на которых для надежности висела цепь и медный замок величиной с ладонь.

— Но перелезть-то любой может, — сказал я, стоя у стены, которая была не выше моего роста.

Я забрался на чемодан и подтянулся на дрожащих руках. Перелезть получилось в два легких приема: с другой стороны оказалась большая каменная ванна, пустая и полностью укрытая мягким зеленым мхом. Я стоял во дворе, на твердой, хорошо утрамбованной земле арахисового цвета, а передо мной изогнулась подковой усадьба с плоской крышей и шелушащейся на столбиках краской. За крытым входом, видимо, были комнаты. Я мог различить потемневшие двери, и по сторонам тоже: слева был, скорее всего, амбар, ведущий к задней части фермы; помещение справа уходило немного в сторону от главного здания, там было окно с железной решеткой. Рядом со мной приземлился Джай, едва не ударившись о колонку.

— Завтра вызову слесаря.

Он с тоской огляделся.

— Не передумал? Пока еще не поздно.

— Посмотрим, как пойдет.

Внезапно он оживился и шагнул вперед, широко разведя руки.

— А ведь я играл в крикет в этом дворе. Когда был ребенком. Тысячу раз!

Улыбка медленно растаяла у него на губах. Наверное, воспоминание о мечтательном мальчике, который не знал, что станет маленьким печальным взрослым, доставило ему еще большую печаль и боль, потому что он вдруг заспешил назад.

— Мне пора отдавать машину. Или показать тебе дом?

— Спасибо, я сам.

— Буду каждый день посылать к тебе мальчика с обедом. Если захочешь со мной связаться, передай через него. Что еще тебе может понадобиться?

В углу двора, на значительном расстоянии от дома, виднелась кривобокая деревянная будка.

— Туалет вон там?

— А? Ну да. Хотя… — он запнулся на секунду, очевидно, вспомнив мое недавнее бурное калоизвержение. — Надо было нам взять туалетной бумаги. Я пришлю завтра с мальчиком. Но туалет, знаешь, старого типа. Нужно заливать воду самому.

Я нажал на рычаг колонки — воду она качала, правда по чуть-чуть.

— Нормально.

— Если он высохнет, может быть, попробовать запустить мотор? — неуверенно спросил дядя.

Практические способности у него отсутствовали напрочь, и мне не хотелось затруднять его расспросами, как мне это сделать, поэтому я просто кивнул и сказал, что все будет в порядке. Похоже, он угадал, что я пожалел его, потому что ехидно заметил:

— Конечно, такой блестящий заграничный юноша, как ты, разберется.

Он перелез через стену, вслепую перебросил мне чемодан и без долгих прощаний сел в машину. Я услышал, как он дважды попытался завести двигатель, наконец завел, а я стоял посреди двора, и шум отъезжающей машины звучал у меня в ушах еще долго, и когда Джай наверняка уже доехал до дома, отдал машину и вернулся к жене.

Ночь наступила в мгновение ока, как будто дверь захлопнули. Я вытащил чарпой: треснувшая шаткая рама с червоточинами и такое провисшее плетение, что он больше напоминал гамак, чем кровать. Никакой посуды я не нашел, ни мерного стакана, ни блюдца, а пить прямо из горла не хотелось — я рассчитывал растянуть это дело на подольше. Тогда я отвинтил крышку с этим их индусским логотипом, налил туда наперсток виски и добавил колодезной воды. Это был полный абсурд — пытаться одолеть телесные муки с помощью такой малявки, которую приходилось брать двумя пальцами, как китайские императоры брали миниатюрные чашечки с чаем.

В небо, как пуговица, выкатилась луна, уныло светили звезды. Я сменил джемпер на футболку и ощутил ветерок, наползавший с окрестных полей и льнувший ко мне. Я сидел в дурацкой