Внезапно мне так жестоко свело живот, что я втянул губы и стиснул их между зубами. Боль отступила так же быстро, как напала, но оставила во мне след, предупреждение, как будто кто-то грозно улыбнулся мне из глубины комнаты. Я попытался снова настроиться на дядину речь, но он уже смотрел на меня, сначала выжидательно, потом в замешательстве, и его лоб прорезала одна большая морщина.

— Ты понял?

— Что, извини?

— Да что с тобой такое? — сказала Куку.

— Будешь принимать холодный душ, поворачивай ручку колонки по часовой стрелке, — сказал Джай.

— Может, выпьем? — сказал я и потянулся к бутылке.

— Сынок, еще даже девяти нет, — отозвался Джай.

Но я уже встал и понес бутылку к холодильнику. Когда я открыл дверцу, он загудел еще громче, сверля мне уши. Я достал кувшин с водой и взял два бокала с верхней полки, покрытой узорными салфеточками. Дядя и тетя (он разинув рот, она спокойно) смотрели, как я иду к ним с бокалами виски и передаю один дяде. Свой бокал я поднял в подобии тоста и наполовину осушил.

Я упорно двигался к последней четверти бутылки, но Джай молча убрал виски со стола и унес вниз. Было слышно, как щелкнул замок. Джай вернулся и напялил пиджак, печально и недовольно поглядывая на меня.

— Пойду работать, — сказал он.

Затем подошел к кухне и попросил через проволочную сетку на двери:

— Дай ему чего-нибудь поесть — бедный парень наверняка с голоду умирает.

И удалился в банк, который был буквально за стенкой, за свой рабочий стол.

Дальше я заставил себя почти до самого вечера играть с их трехлетним малышом, моим кузеном Соной, под молчаливым и тяжким надзором Куку. А потом тени стали длиннее, и я сказал, что спущусь вниз. Дом дяди Джая — стройное трехэтажное здание с железной двустворчатой дверью, запертой на поленообразный засов. Я спал на нижнем этаже, где находились ванная, хозяйственная комната и еще одна жилая, свободная. Остальные члены семьи спали в большой гостиной на среднем этаже, а в самую жару, как в тот раз, — на чарпоях на крыше. Я закатил чемодан к себе в спальню, закрыл дверь, задернул ее занавеской и плашмя упал на кровать. Под потолком вертелся вентилятор, застрявший на медленном режиме, и на каждом обороте поскрипывал. Окно слева от меня было вдвое больше в высоту, чем в ширину, и выходило на боковую улочку базара. Какой-то человек крутил джалеби[14] в огромном черном чане с маслом. Другой человек бранился на него с балкона. Я протянул руку и задернул эту сцену занавесом. Отгороженная ото всех комната вдруг наполнилась коричнево-красным и густым, как патока, светом, непроницаемым для ветерка из вентилятора. У меня взмокла спина. Я открыл рюкзак, просто для верности, и да, четыре бутылки местного «Бэгпайпера», купленного во время двенадцатичасовой поездки на автобусе из Дели, были на месте. Я снова лег. На сегодня хватит. Я надеялся, что достаточно оглушил себя спиртным, но все равно было приятно сознавать, что рядом есть еще. Ни единой дозы героина за целые сутки. Я так боялся того, что ждет меня впереди.

Прошло какое-то время. Я мерил шагами комнату, уже борясь с паникой, но тут появился Джай с промасленным голубым свертком — это была жареная курица — и двумя запотевшими банками колы. Достав из заднего кармана большую салфетку, он расправил ее на краю моей кровати и разложил еду. Особо мы не говорили. Каждые несколько минут отрывались от еды и сидели абсолютно неподвижно, что-то вроде передышки от жары. Из четырех настенных светильников толстого стекла, в форме раковин, лилось мутное свечение прямо-таки сернистого цвета. Я принялся сковыривать кожу с куриного мяса. Оно горчило. Все горчило.

— Так как там мои сеструха и зять? — с наигранной бодростью спросил Джай. — На пенсию не собираются?

Я помотал головой. Говорить было невмоготу.

— Эти двое помрут за прилавком.

Я медленно кивнул. Джай взял паузу, но вскоре продолжил, помрачнев.

— Не обращай внимания на тетю. Ты же знаешь, какая она. Но извини, что она не предложила тебе поесть.

— Я могу перебраться куда-нибудь, если так будет лучше.

— Так-то мы неплохо уживаемся. Ей нелегко. Быть замужем за тем, кого терпеть не можешь.

Он встретил мой взгляд, прихлебывая колу, поставил банку и пожал плечами.

— Она хотела выйти за другого. Что тут сделаешь?

— Откуда ты знаешь, что за другого?

— От соседа в той деревне, откуда она родом. То есть он мог быть ей и братом, — Джай провел рукой по лицу. — Да она сама сказала. На следующий день после свадьбы. Взяла и сказала.

Я опустил глаза, сочувствуя ему, и неохотно вернулся к еде.

— А ее деревня далеко?

Я ничего не знал про тетю. Когда приезжал раньше, был еще мал и вообще едва замечал ее — недовольную тень за жесткой сеткой кухонной двери.

— Далеко? Вон, рукой подать! Помнишь, где наша старая ферма? Полчаса езды оттуда.

Я и позабыл о ферме. Кажется, я был там однажды, в детстве. Помню, как еду у мамы на руках, упершись ей в пояс, а она обходит пустой двор, улыбаясь сама себе.

— Кто там живет сейчас?

— Комары, — сказал Джай и ногтем подцепил кольцо на моей банке колы. — Пей.

— Потом, — кивнул я.

— Устал, наверное?

Я снова кивнул. Похоже, он ждал от меня каких-то слов, но я промолчал, и так прошло еще некоторое время.

— У тебя все в порядке, сынок?

— Лучше некуда.

Он выглядел смущенным и даже огорченным, как будто я нарушил обещание, и стало ясно, что он пошел на откровенность только потому, что надеялся на ответную. Я представил, как он полдня сидит за рабочим столом и прикидывает, как меня разговорить.

— Неслабо ты выпил сегодня.

— Ты не дашь мне одеяло? Я…

— И вид у тебя неважный, — перебил он. — Одеяло? Здесь же как в бане.

Ужин завершался в молчании, пока я не сказал, что наелся, а Джай неторопливо — возможно, страшась подниматься наверх, — не запихнул все косточки и банки из-под колы обратно в сырой голубой пакет. Поколебавшись над салфеткой, скомкал и бросил ее туда же, поцеловал меня в макушку и сказал, что сбросит мне одеяло.

Около полуночи, осторожно прикрыв за собой дверь, я выскользнул на галерею — коридор без крыши, ведущий к выходу. Помню, как поднял глаза на изумленные звезды в раме высоких стен. С улицы доносились похожие на кряканье гудки скутеров, поверх ворот плыли густые ароматы кожи, дизеля и дерьма. В ванной я стянул трусы, дрожащей