Я уставилась на маленький экранчик, где вперевалку двигалась задом наперед странная мультяшная птица, а диктор рассказывал, как они пришли к такому выводу.

— Как же удалось это определить по нескольким замшелым костям? — скептически поинтересовалась я, давно усвоив, что «эксперты» из подобных передач являются кем угодно, только не экспертами.

— Не брюзжи, малышка Четверг! — ответила бабушка. — Целый совет опытных орнитологов-палеонтологов даже вычислил, что эта утка могла крякать примерно так: «квок-квок»!

— «Квок»? Маловероятно.

— Может, ты и права, — ответила она, выключая телевизор и отбрасывая в сторону пульт. — Много ли эти эксперты соображают?

Как и я, бабушка умела попадать внутрь литературных произведений. Я не понимала до конца, как мы это делаем, но радовалась, что она это умеет, ведь именно бабушка помогла мне сохранить память о муже (был момент, когда я рисковала позабыть его, естественно из-за Аорниды, мнемоморфа). Но где-то с год назад бабушка покинула меня, заявив, что я уже могу сама о себе позаботиться, а она больше не намерена тратить на меня время и вкалывать в хвост и в гриву, в чем не содержалось ни крупицы правды: на самом деле как раз я присматривала за ней. Впрочем, все это не имело значения. Она была моей бабушкой, и я очень ее любила.

— Господи! — выдохнула я, глядя на ее мягкую морщинистую кожу, по странной ассоциации напомнившую мне о детеныше ехидны, фотографию которого я как-то видела в «Нэшнл джиографик».

— Что? — резко спросила она.

— Ничего.

— Ничего? Ты ведь думала о том, какой старой я выгляжу? Да?

Трудно отрицать очевидное. Каждый раз, как я ее навещала, мне казалось, что старше выглядеть уже нельзя, но каждый следующий раз она с пугающим постоянством становилась все древнее и дряхлее.

— Когда ты вернулась?

— Нынче утром.

— И как тебе здесь?

Я поведала ей о текущих событиях. Бабушка цокала языком, когда я рассказывала ей о Гамлете и леди Гамильтон, и громко хмыкнула, когда я упомянула о маме и Бисмарке.

— Рискованно.

— Мама и Бисмарк?

— Эмма и Гамлет.

— Он вымышленный персонаж, а она — исторический. Что тут может быть плохого?

— Я подумала, — медленно проговорила она, поднимая бровь, — о том, что случится, когда Офелия все узнает.

Самой мне это в голову не пришло. Бабушка была права. С Гамлетом зачастую трудно, но Офелия — сущий ужас.

— Всегда подозревала, что сэр Джон Фальстаф отказался от патрулирования елизаветинской драмы из-за непомерных порой запросов Офелии, — задумчиво протянула я. — То ей очередное домашнее животное подавай, то море минералки и свежих суши прямо в Эльсинор, мол, без них ей не работается. Думаешь, следует убедить Гамлета вернуться в «Гамлета»?

— Возможно, не сию минуту, — сказала бабушка, кашляя в платочек. — Пусть посмотрит на реальный мир. Может, поймет, что пяти актов более чем достаточно, чтобы принять решение.

Она снова закашлялась, я вызвала сиделку, и та посоветовала мне уйти. Я поцеловала бабушку на прощание и вернулась домой в глубокой задумчивости, пытаясь выработать план действий на ближайшие дни. О том, насколько у меня превышен кредит в банке, даже думать не хотелось. Но если я собираюсь ловить Гана, то как мне удобнее это делать: в качестве сотрудника ТИПА или в частном порядке? Особого выбора не было: мне требовалась моя старая работа. Завтра попытаюсь восстановиться. С Ганом явно необходимо разобраться, и решение я приму по ходу дела в телестудии нынче вечером. Наверное, придется искать логопеда для Пятницы, чтобы отучил малыша от «лорем ипсум», и, конечно, еще оставался Лондэн. Как я могу вернуть человека в «здесь и сейчас», если он уничтожен в «там и тогда» хронумпированным офицером якобы неподкупной Хроностражи?

От размышлений я оторвалась на подходе к маминому дому. В переулке напротив кто-то прятался. Я нырнула в садик перед ближайшим домом, прошмыгнула между двумя глухими стенами на задний двор, влезла на мусорный бак и осторожно выглянула из-за высокой стены. Действительно, кто-то следил за маминым домом. Для лета незнакомец был одет чересчур тепло, а заросли златоцвета наполовину скрывали его. Я поскользнулась на баке, тот загремел. Соглядатай обернулся, увидел меня и дал деру. Я перемахнула через стену и бросилась за ним. Это оказалось совсем не трудно. Атлет из него был никудышный, и я поймала его, когда он героически попытался преодолеть забор. Сдернув добычу вниз, я случайно перевернула его рюкзачок, и на землю высыпались потрепанные записные книжки, фотоаппарат, маленький бинокль и несколько экземпляров исчерканного красной ручкой бюллетеня ТИПА-27.

— Ой-ей-ей! Пустите! — взвыл он. — Больно же!

Я заломила ему руку за спину, и он рухнул на колени. Не успела я ощупать его карманы в поисках оружия, как из-за брошенной машины, занеся над головой древесный сук, выскочил еще один человек, одетый уже по-другому. Я увернулась, он по инерции пролетел мимо, получил от меня пинка, врезался головой прямо в стенку и упал без сознания.

У первого шпиона ствола не оказалось, но я бдительно проверила, безоружен ли его сомлевший приятель, а также не захлебнется ли он кровью и не подавится ли зубами.

— Вы не из ТИПА, — констатировала я, — поскольку как оперативники никуда не годитесь. Вас послал «Голиаф»?

Первый медленно поднялся на ноги. Он с любопытством разглядывал меня, потирая руку в том месте, где наверняка остались отпечатки моих пальцев. Это был крупный мужчина, но не злобный с виду, коротко стриженный, с большой бородавкой на подбородке. Я разбила ему очки. На голиафовца он не походил, но мне уже доводилось ошибаться.

— Весьма рад познакомится с вами, мисс Нонетот. Я долго, очень долго ждал вас.

— Я уезжала.

— С января восемьдесят шестого. Я почти два с половиной года ждал встречи с вами.

— И чего ради?

— Я, — провозгласил он, доставая из кармана значок и показывая его мне, — ваш официально назначенный сталкер. То есть преследователь.

Я повертела значок в руках. Действительно, этот человек был прикомандирован ко мне. Абсолютно легально, ничего не попишешь. Вообще сталкерство лицензировалось ТИПА-33, отделом облегчения увеселений, который вместе с Объединенным профсоюзом сталкеров составил специальные правила, регулирующие, кому за кем дозволяется следить. Подобная мера помогла регламентировать данный род занятий, с исторической точки зрения довольно темный, а также классифицировать работников этой сферы согласно их умениям и настойчивости. Мой преследователь имел впечатляющий первый ранг: таким позволялось преследовать настоящих знаменитостей. И это меня насторожило.

— Первый ранг? — хмыкнула я. — Мне зардеться от гордости? Вот уж не думала, что мне дадут выше восьмого.

— На самом деле даже и не восьмой, — согласился сталкер. — Скорее, двенадцатый. Но я нутром чую: вы далеко пойдете. Я повис на хвосте у Лолы Вавум в шестидесятых, когда она играла всего лишь эпизодическую роль в «Улицах Вуттон-Бассет», и следил за ней девятнадцать лет, можно сказать, вырос вместе с ней! Я оставил ее только ради Сама Ецц-Мачо. Узнав об этом, она прислала мне в подарок хрустальную пивную кружку с надписью: «Спасибо за классную слежку. Лола». Вы с ней не знакомы?